The Art Newspaper Russia предложила известным архитекторам, дизайнерам и кураторам поучаствовать в небольшом опросе, с тем чтобы выяснить, каковы главные проблемы музейного и выставочного дизайна в России и для кого он важнее: для зрителей, музеев или тех, кто его создает

1. Что вам мешает делать большие качественные выс-тавки? Расскажите о своем самом удачном музейном проекте.
2. В чем его специфика, необычность, сложность?
3. Какой музейный дизайн вам особенно запомнился, понравился и почему?
4. В чем вы видите задачу дизайнера музейных выставок и пространств?

Борис Бернаскони

1. До сих пор ничего не мешало. Хотя, конечно, в России совсем другой подход к созданию таких масштабных проектов, в отличие от, например, Европы или США. Это связано с тем, что они, как правило, финансируются государством, а это влечет за собой определенные трудности, в том числе бюрократические.

2. Самый удачный проект — это, наверное, городской павильон Памятник месту на Лубянской площади. Я хотел, чтобы в городе появились такие цилиндры, которые фиксировали бы некие «больные» точки на карте Москвы, например разрушенные памятники. Черный цилиндр, установленный в одной из таких точек, превращался в свое-образный музей места, к которому требовалось привлечь внимание. Прошло уже 14 лет с тех пор, как родилась эта идея, но я по-прежнему считаю ее одной из лучших в своем портфолио. Главным образом потому, что заказчиком этого проекта был я сам и опирался исключительно на себя и свои собственные ощущения.

Проект музея World Culture Mill in Oslo . BERNASKONI , 2009

3. Все большие музейные выставки — что в России, что в Европе — сделаны примерно по одному и тому же принципу, поэтому сильного впечатления на меня не производят. А вот что действительно меня порази-ло, так это научно-технический музей Ars Electronica Center в Линце. Причем поражает не только его высокотехнологичный дизайн, но и сама концепция. Дело в том, что этот музей работает со многими австрийскими и международными университетами, которые показывают на его площадке свои научные открытия в виде работающих моделей. Посетители музея могут не только посмотреть, что нового происходит в науке, но и самостоятельно поучаствовать в некоторых процессах, например попробовать вывести новые сорта растений. Благодаря этому музей становится лабораторией, где можно получить настоящий исследовательский опыт. Кроме того, в Ars Electronica Center постоянно проходят выставки, связанные с искусством, наукой, инновационным бизнесом. Это самый интересный музей из всех, что я видел за последние десять лет.

4. Главная задача — передать смысл того, чему посвящена выставка. Очень часто люди просто развешивают картинки и расставляют объекты. Это тоже сложная задача, требующая определенной компетенции: умения работать со светом, материалами, понимания масштаба и многого другого. Но главное, что придает интерес любой выставке, — связь экспонатов с пространством, не только выставочным, но и смысловым, ментальным, пространством нашей жизни. Почему, например, выставка номинантов на Премию Кандинского всегда так интересна для зрителя? Потому что все работы, отобранные экспертным советом, находятся на гребне волны, они отражают процессы, которые происходят в обществе. Эта связь искусства с настоящим временем всегда остро ощущается и отражается в том числе в дизайне. Любая выставка требует осмысленного подбора контента и его распределения в пространстве. Один из лучших примеров того, как это должно быть, — работа галереи «Триумф». Там трудятся люди, которые понимают, почему здесь должна быть та или иная картина, как она должна быть артикулирована, какой смысл она несет. К сожалению, такой ювелирный подход к созданию выставок у нас встречается нечасто.

Катя Бочавар

1. Мой метод таков: делаю все возможное в рамках предложенной ситуации. Даже если физически объем выставки маленький, идеи могут быть большими. Да я и не делю проекты на большие и маленькие, размер в данном случае не имеет значения. Тем не менее люблю размах и часто получаю предложения о создании масштабных выставок, особенно в рамках фестивалей («Гогольфест», «Архстояние», Lexus Hybrid Art и другие). Мне никто не мешает делать мою работу, но иногда плохо помогают — впрочем, такое случается в каждом деле. Деньги же можно обмануть. Можно сделать так, что никто и не догадается, что бюджет проекта — три копейки и все держится, как говорится, на голом таланте.

2. Я делаю по нескольку проектов в месяц, и мне трудно говорить о самом удачном. Надеюсь, что каждый из них хорош по-своему. Мой постоянный и самый любимый на данный момент — две государственные галереи-мастерские, «Ходынка» и «На Песчаной», объединенные в кластер под общим названием ГРАУНД (Государственный районный артистический университет независимых дарований). Для меня как для художника, куратора и экспозиционера этот проект является редкой возможностью постоянно, в режиме двух выставок в месяц, реализовывать мои задумки, экспериментировать. Проект очень свободный, в нем творчество не забивается рутиной, но становится дисциплиной и формулой жизни для всего коллектива, а сам коллектив ГРАУНД — это еще один продукт современного искусства. Не знаю, как долго проект проживет в наступающих на нас трудностях, включая нападки на современное искусство, музыку, театр, литературу, ведь наша основная задача — их популяризация, но мы все надеемся на лучшее и торопимся сеять разумное, доброе, вечное, пока есть такая возможность, и вкладываем в это все наши силы.

Выставка Приют роялей в галерее «ГРАУНД Песчаная» (арт-директор Катя Бочавар ). 2014

3. Очень понравился дизайн выставки в ММОМА на Петровке Музей с предсказаниями, сделанной к 15-летию музея. Главный комплимент, который можно смело отвесить в сторону этой экспозиции, — «прям как не у нас, а за границей». Понимание всего пространства и смелые решения по его изменению, скрупулезная работа над каждой деталью, композиционные находки и оригинальные архитектурные инсталляции, тонкое и уместное колористическое и световое решение, понимание выставляемого материала и уважительное к нему отношение, работа с психологией зрителя и умение провести его по пространству продуманным путем — словом, все в этой выставке хорошо и отлично.

4. Главная задача — сделать так, чтобы выставка была интересна абсолютно всем, независимо от возраста, образования, национальности, социального статуса и всего остального. Выставка должна иметь несколько уровней в глубину, и, чем их больше, тем лучше. Должна «цеплять» и втягивать аудиторию в диалог, пробуждать желание повторять опыт общения с культурой, расширять мировоззрение как посетителей, так и самих создателей выставки. А экспозиционер должен в первую очередь думать о предмете экспонирования и о зрителе, а не о себе любимом. Стремление самовыразиться за счет контента приводит к печальным последствиям, порой попросту «убивая» экспонаты. Автор дизайна выставки — это мeдиум между зрителем и экспонатом, он психолог, артист и немного фокусник.

Сергей Чобан

1. Те выставки, которыми я занимался, ничто не мешало делать. Общение с музеями, среди которых Государственная Третьяковская галерея, Музей архитектуры им. Щусева и другие, всегда было приятным и конструктивным. По счастью, находились спонсоры, которые поддерживали эти проекты.

2. Наше бюро спроектировало здание Музея архитектурного рисунка в Берлине. Особенность его в том, что мы имели дело с очень маленькой территорией. Из-за этого сам музей вышел очень компактным, камерным, что отражается и во внутреннем дизайне, который получился лаконичным, практичным и универсальным. Любой современный музей — это прежде всего сложный инженерный объект, который должен вести к экономии энергии, эксплуатационных расходов и пространства. Именно по этому принципу был создан и наш музей.

Российский павильон на XIII Архитектурной биеннале в Венеции (куратор Сергей Чобан ). 2012

3. Последнее яркое впечатление — Музей современного искусства Фридера Бурда в Баден-Бадене. Его построил Ричард Майер в начале 2000-х. Там хранится искусство ХХ-XXI веков, которое очень точно соотносится с масштабом внутренних пространств, выставочных плоскостей, материалов и текстур. Для любого музея это самое главное. Важны не спецэффекты, а геометрия пространства, пропорции.

4. Думаю, что главная задача здесь может быть только одна — создание уникальных пространств. Во всяком случае я, делая выставочный дизайн, ставлю себе именно такую задачу. Человек, который попадает на выставку, должен окунуться в неповторимое пространство, которое является органической частью концепции выставки, а не чем-то отдельным.

Ольга Трейвас

1. Мы занимаемся большими качественными выставками, будь то Московская биеннале современного искусства, масштабные проекты музея «Гараж» или юбилейная экспозиция Московского музея современного искусства. Хотя хороший проект не зависит от размера. В любом случае мы придумываем свою, уникальную историю для каждого нового проекта.

2. Всегда волнительно проходит работа с новой площадкой. Именно такой оказалась работа с выставкой Lost in Translation для ММОМА на Венецианской биеннале. Вот уж где действительно были и трудности перевода, и непредсказуемые ситуации, и неожиданные секреты красивейшего палаццо Ка’Фоскари! В итоге, лаконичная и простая по архитектуре, она отлично вписалась в выставочные залы старейшего университета.

Основной проект Больше света 5-й Московской биеннале современного искусства (дизайн экспозиции — Form Bureau: Ольга Трейвас, Вера Одынь и др.). 2013. Москва, ЦВЗ «Манеж»

3. Новое пространство временных выставок в Еврейском музее начало работу с достаточно камерной выставки Ле Корбюзье — архитектор книги. Экспозиция посвящена книге крупнейшего архитектора ХХ века Ле Корбюзье Поэма прямого угла 1955 года, одному из выдающихся образцов жанра livre d’artistе. Никогда еще она не была показана столь детально. Архитектура стендов повторяла структуру содержания книги и показывала отдельно каждую страницу издания.

4. Задача выставочного дизайна — погрузить зрителя в такую атмосферу, когда объект экспозиции будет раскрыт наилучшим образом. Иногда для этого достаточно погрузить его в белый куб, иногда — выстроить вокруг «историю».

Как западные дизайнеры работают над музейной экспозицией?

Егор Ларичев, Дима Барьюдин
Нам кажется, главное слово здесь — «осознанно». Западное чувство истории не такое, как в России. Мы в истории либо живем, либо пытаемся из нее убежать в будущее. Там же нарративам прошлого требуется отдельная хрупкая оболочка, которую кропотливо и вдумчиво создают наши коллеги.

Андрей Вовк
Про весь Запад сказать не могу, в каждой фирме есть свои особенности. В RAA (Ralph Appelbaum Associates) большинство проектов разрабатывается целиком, включая сюжет и содержание экспозиции. В этом случае музей играет роль консультанта и заказчика. Процесс работы становится более эффективным и продуктивным. Так мы работали практически над всеми проектами в России, и не скажешь, что в России так нельзя. Можно и нужно.

В чем отличие дизайна постоянных экспозиций от временных выставок?

Джонатан Барнбрук
Когда работаешь над временной выставкой, надо помнить, что она будет показана в других местах, — она должна легко разбираться. Нужно также быть изобретательным при работе с временными материалами. В случае с постоянной экспозицией нужно сразу понимать, как она будет выглядеть через десять лет. Это означает более износостойкие материалы и одновременно более простой дизайн, который не устаревает так быстро. Все выставки должны не только просвещать — в них также должен быть и элемент развлечения.

Егор Ларичев, Дима Барьюдин
В ответственности. Временная выставка всегда фейерверк. А постоянная экспозиция в этом смысле газоотвод, кондиционирование, создание комфортной среды. Использование нестареющих технологий, работа с более устойчивыми материалами, поиск технологических решений. Понятно, что классный музей в итоге — это бесконечно выверенный баланс смыслов и технологий, комфорта и чувствительности, эффектности и корректности.

Семен Абрамович Шейфер - заслуженный юрист Российской Федерации, доктор юридических наук, почетный профессор Самарского государственного университета. Известен юридической общественности страны как крупный ученый-процессуалист. Являясь автором ряда монографий, получивших признание ученых и практиков, С.А. Шейфер вносит значительный вклад в развитие отечественной теории доказательств.

В предлагаемой читателю очередной монографии автор подводит итоги исследований правовых форм доказывания, предпринятых им в его прежних работах, написанных на протяжении четверти века.

Рецензенты:

Галузин А.Ф., заместитель прокурора Самарской области, старший советник юстиции, кандидат юридических наук.

Ведяхин В.М., директор Института права Самарского государственного экономического университета, доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист РФ.

Вступительная статья

Автор этой книги - широко известный правовед, доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист РФ, много сделавший для развития российской теории права. Представляемое монографическое исследование посвящено проблеме доказывания в уголовном процессе России, составляющей центральную часть науки об уголовном судопроизводстве и охватывающей все его стадии и институты. Доказательства и доказывание образуют содержание самостоятельной отрасли знания - теории судебных доказательств.

Теорией доказательств занимались давно, ей посвятили труды многие ученые-правоведы, но новизну монографии С.А. Шейфера придает то обстоятельство, что вступивший в силу 1 июля 2002 г. Уголовно-процессуальный кодекс РФ (УПК РФ) существенно видоизменил проблему доказательств и доказывания, а равно и все уголовное судопроизводство в целом. Кодекс был принят на основе Конституции РФ 1993 г., Концепции судебной реформы, постановлений Конституционного Суда в сфере судопроизводства. Перед автором стояла нелегкая задача: определить и проанализировать новые тенденции в уголовном судопроизводстве России и рассмотреть дальнейшие пути его развития. И с этой задачей он успешно справился.

Поражает широтой предмет настоящего исследования. Это и логика доказывания, и процессуальные формы собирания доказательств, и соотношение уголовно-процессуальной деятельности с оперативно-розыскной деятельностью (ОРД), административным производством, таможенным контролем, частно-детективной формой расследования, прокурорским надзором, а также возможные направления дальнейшего развития российского уголовного судопроизводства и многое другое.

Новизну работы С.А. Шейфера, кроме того, подчеркивают неустоявшаяся практика судопроизводства, многочисленные дополнения и изменения законодательства, острые творческие дискуссии по различным вопросам правотворчества и правоприменения (нужно ли доследование, допускается ли обжалование оправдательных приговоров в порядке надзора, какую функцию выполняет следователь и т.д.). Совсем недавно, 5 июня 2007 г., был принят Федеральный закон, учредивший Следственный комитет при прокуратуре РФ и его органы на местах, который отделил следствие от прокурорского надзора. Естественно, и он не остался без внимания автора монографии.

Предметом исследования также стало соотношение старого и нового в теории судебных доказательств. Это позволяет изучать каждый институт доказательственного права в динамике, причем старое иногда бывает лучше нового. Полезный консерватизм можно считать достоинством настоящей работы. Автор убедительно критикует некоторые законодательные новации, теоретические концепции и обращает взгляд в будущее, прогнозируя, каким станет наше уголовное судопроизводство через много лет.

Автор отстаивает позицию, согласно которой доказывание в уголовном процессе - это не только логическое обоснование выдвинутого тезиса, но и собирание доказательств, позволяющих аргументировать названный тезис. Это не очевидное утверждение. Автору приходится спорить с юристами, считающими, что собираемые следователем и дознавателем данные вовсе не доказательства, а материалы, которые станут доказательствами после их предъявления суду, поэтому собирание этих материалов якобы не является доказыванием в процессуальном смысле слова. Конечно, такое возможно, если ликвидировать предварительное расследование как процессуальную стадию и заменить его ОРД, подконтрольной суду. Такая модель правосудия известна англо-американскому праву, где полиция собирает сведения, которые получают значение доказательств лишь после того, как обвинитель представит их суду. Но усвоение этой модели потребовало бы проведения коренной реформы предварительного расследования, к чему Россия еще не готова. Если же учесть российские правовые традиции и принадлежность к континентальной системе права, то в проведении такой реформы пока нет смысла.

Поднятый автором вопрос имеет выходы на практику. Если собираемые следователем и дознавателем сведения не являются доказательствами, а их деятельность не рассматривается как доказывание в процессуальном смысле, то это значит, что приговор суда не может быть основан на такого рода сведениях. Однако очевидно, что протокол осмотра места происшествия, протокол обыска, вещественные доказательства, изъятые при осмотре и обыске, документы, истребованные следователем, могут и должны использоваться для обоснования приговора после их оглашения и исследования в судебном заседании, т.е. они обладают свойствами судебных доказательств. Сложнее с показаниями подозреваемых, обвиняемых, потерпевших, свидетелей, полученными при расследовании, от которых они отказались в суде. Закон устанавливает условия, когда они могут и не могут быть оглашены, исследованы и использованы для обоснования приговора.

Много интересных суждений изложил автор книги, рассматривая проблему истины как цели доказывания. Эта проблема оказалась спорной, поскольку истина в качестве цели процесса в новом УПК РФ не предусмотрена. Поэтому появились утверждения типа: "В процессе судебного исследования не истина устанавливается. Это блеф" (бывший председатель Совета судей М.М. Бобров). Об истине как цели доказывания не говорилось и в старом УПК РФ, однако никто не оспаривал ее существование. Новый взгляд на отсутствие истины связывают с расширением сферы применения состязательности в российском уголовном процессе. Но ведь известно, что "истина рождается в споре", поэтому состязательность не препятствует, а способствует достижению истины. Отторжение истины - это лженоваторство, способное причинить вред отправлению правосудия. За эту идею уцепились судьи, не способные обеспечить достижение истины и с удовольствием постановляющие приговоры, основанные на догадках и предположениях, зная, что эти приговоры не будут отменены. В сущности, наблюдается возврат к концепции сталинского палача А.Я. Вышинского, требовавшего вынесения приговоров на основе никем не контролируемой вероятности.

Конечно, и в наши дни многие обвинительные приговоры не содержат истину, но это ошибочные приговоры, подлежащие отмене. Наличие таких приговоров не позволяет говорить об истине как принципе, реализуемом во всем судопроизводстве. Точнее можно сказать об истине как предписании законодателя стремиться к достоверному (достойному веры) знанию. При этом желательно различать логический и психологический подходы к интерпретации истины в уголовном процессе: логический предполагает, что недоказанное утверждение - не истина (недоказанная виновность равнозначна доказанной невиновности); психологический - что вынесение обвинительного приговора "вне разумного сомнения". Автор монографии лишь затронул вопрос, в какой момент процесса доказывания вероятное знание превращается в истинное, достоверное. Эта проблема ждет своих исследователей. В целом можно сказать, что внутреннее судебное убеждение должно быть как-то объективизировано, т.е. отражать накопленный веками опыт доказывания, общепринятые стандарты доказанности обвинения. Но надо учитывать, что эти стандарты, формируемые вышестоящими судами, подвергнуты изменениям, отражающим сдвиги в уголовной политике.

Автор монографии совершенно прав, утверждая, что имеются так называемые конвенциональные истины, т.е. такие судебные решения, которые, в сущности, невозможно вообще считать истинными. В частности, не достигается истина при оправдании подсудимого за недоказанностью обвинения, что приравнивается к непричастности к совершению преступления - при отказе прокурора от обвинения, при отказе от исследования доказательств в случаях признания подсудимым своей вины по делам о преступлениях небольшой и средней тяжести (гл. 40 УПК РФ). К этому можно добавить примирение потерпевшего с обвиняемым по делам частного обвинения и восстановительное производство при посредничестве медиатора.

В монографии уделено много внимания возможности использования в уголовном процессе данных ОРД, частных детективов, таможенной службы, актов применения административного права. Автор занимает принципиальную позицию: все эти данные и акты могут быть использованы в уголовном судопроизводстве при условии, что они прошли процессуальную легитимизацию, т.е. были исследованы и проверены в процессуальном порядке. Без такой проверки они не могут использоваться в качестве доказательств в уголовном судопроизводстве.

Автор обращает внимание на такую наметившуюся недавно тенденцию: оперативные службы претендуют на то, чтобы получаемые ими негласно данные считались судебными доказательствами, поскольку они добыты при соблюдении ОРД-процедуры. Автор не без основания отвергает такую точку зрения. ОРД-процедура не заменяет более широкую и гарантированную уголовно-процессуальную форму, соблюдение которой обязательно для признания фактических данных, полученных в ходе ОРД, доказательствами по уголовному делу. К тому же Федеральный закон от 12 августа 1995 г. N 144-ФЗ "Об оперативно-розыскной деятельности" (Закон об ОРД) вообще не устанавливает процедуру проведения оперативных мероприятий. Такая процедура в какой-то мере рекомендована закрытыми ведомственными инструкциями и комментариями, не вполне доступными для следователя, дознавателя, адвоката и суда и не имеющими силы закона.

Автор обращает внимание на двойственную функцию следователя при собирании доказательств. С одной стороны, он отнесен к стороне обвинения, а с другой стороны, он должен вести расследование полно, объективно и всесторонне, учитывать обстоятельства, устраняющие или смягчающие ответственность обвиняемого.

Автор склоняется к точке зрения, согласно которой следователь не должен быть обвинителем. Но тогда логично было бы предложить иную конструкцию полномочий следователя, т.е. воссоздать фигуру судебного следователя (как это было в дореволюционной России) или следственного судьи (как во Франции). На него можно было бы возложить и обязанность по контролю за законностью применения мер уголовно-процессуального принуждения. Такой следователь должен быть отнесен к институту судебной власти.

Интересно рассмотрение в данной работе следственных ошибок и их причин, объективных и субъективных, - результат социологического и правового исследования, проведенного при участии автора. К сожалению, не рассмотрены судебные ошибки и их причины.

Автор анализирует вопрос об участии в доказывании защитника. Последний в соответствии с законом имеет право собирать и представлять следователю и суду доказательства. Но выполнять данное правомочие защитник не может, поскольку он не вправе проводить процессуальные действия по собиранию доказательств. Собранные защитником данные, как справедливо отмечает автор монографии, до их представления следователю или суду не являются доказательствами в процессуальном смысле слова. Что же делать? Ныне защитник поставлен в трудное положение. Он обращается с ходатайствами к стороне обвинения - следователю, прокурору - и не может рассчитывать на их удовлетворение. Для создания равновесия сил обвинения и защиты на предварительном следствии потребовалась бы обширная радикальная реформа, суть которой - собирание доказательств сторонами и представление их суду, как это имеет место в странах англо-американской системы права. Но такая реформа означала бы коренное изменение природы предварительного расследования и отход от национальных традиций. Поэтому можно предложить лишь полумеры: а) ходатайство защиты о проведении следственных действий для собирания доказательств должно в обязательном порядке удовлетворяться следователем; б) защитник должен иметь право участвовать в производстве таких следственных действий. Это и предлагает автор.

Автор предпринял оригинальную попытку сопоставить изменения в уголовно-процессуальном законодательстве в пользу обвинения, укрепления государственных начал судопроизводства и в пользу защиты прав личности, вовлеченной в уголовный процесс, особенно обвиняемого, и защиты в целом. Результат оказался впечатляющим: законодатель гораздо сильнее заботится об укреплении начала публичности в уголовном процессе, о представлении органам расследования и судам больших полномочий, чем о правах личности в уголовном судопроизводстве. Выявленная тенденция свидетельствует об ужесточении уголовной политики, расширении сферы уголовно-процессуального принуждения.

Можно отметить ряд других рассуждений автора, представляющих ценность для теории и практики судопроизводства (в частности, включение в предмет доказывания обстоятельств, исключающих уголовную ответственность): о соотношении доказательств на следствии и в суде; о введении процессуальной фигуры специалиста, трудно отличаемой от эксперта, но приспособленной адвокатами для защиты интересов клиента (параллельная экспертиза); о консультациях адвоката на допросе подозреваемого (обвиняемого); о допуске оперативника для беседы с подозреваемым, обвиняемым, заключенным под стражу; о правомочиях вновь созданного Следственного комитета и др.

Конечно, в монографии, как и в любом творческом исследовании, имеются спорные положения. Хотелось бы обратить внимание на некоторые из них. Представляется, что автор преувеличивает роль потерпевшего в уголовном процессе, что соответствует его общей позиции о недопустимости ослабления усилий по борьбе с преступностью. По мнению автора, потерпевший продолжает поддерживать государственное обвинение при отказе от него государственного обвинителя, а суд при этом должен продолжать рассмотрение уголовного дела и может вынести обвинительный приговор. Представляется, что потерпевший не может поддерживать обвинение, которого уже нет. Прокурор еще более, чем потерпевший, заинтересован в поддержании обвинения, и если он все же отказывается от обвинения, то, видимо, для этого имеются серьезные основания. Суд, который при отказе прокурора от поддержания обвинения продолжает слушание дела, превращается в орган обвинения, что совершенно недопустимо.

Соглашаясь с тем, что российский уголовный процесс является публично-состязательным, автор вместе с тем утверждает, что он остается и будет оставаться смешанным с розыскной формой предварительного расследования и состязательным судебным разбирательством. Автор считает, что сохранится сильное публичное несостязательное досудебное производство. Может быть, так и произойдет, но все-таки хотелось бы, чтобы это производство имело черты диспозитивности, состязательности, не было бы устрашающе сильным и находилось под контролем судебной власти.

Обсуждение читателями всех этих вопросов, несомненно, послужит дальнейшему углублению и развитию представлений о концептуальных проблемах теории доказательств.

Заведующий сектором проблем правосудия

Института государства и права РАН,

доктор юридических наук,

заслуженный юрист РФ,

И.Л.Петрухин

Предисловие

Предлагаемая читателю монография посвящена исследованию актуальных проблем доказывания. В последние годы теория доказательств сделала немало заметных шагов на пути своего развития, которые нельзя не учесть, анализируя теорию и практику доказывания. Серьезный толчок этому процессу дало принятие нового Уголовно-процессуального кодекса РФ (УПК РФ), основанного на демократических принципах судопроизводства, среди которых наиболее тесно соприкасаются с доказательственным правом принципы состязательности и презумпции невиновности. Возникла новая идеология судопроизводства, превращающая его из репрессивного в охранительное и ставящая новые задачи на пути научных исследований. На это явление процессуальная наука отреагировала бурным ростом научной продукции в виде диссертаций, монографий, научных статей.

В последние годы наблюдается, можно сказать, своеобразный исследовательский бум: вышло множество работ, посвященных различным аспектам теории доказательств. Это, думается, закономерно, поскольку ощущение свободы научного творчества, жестко ограниченной в советской период развития теории доказательств, побуждает исследователей и к анализу новых законоположений, и к переосмыслению многих традиционных представлений. Но одновременно наблюдается известная поспешность в суждениях, продиктованная, с одной стороны, неясностью многих новых законоположений, а с другой - стремлением, не дожидаясь накопления эмпирического материала, по-новому осветить главнейшие аспекты теории доказательств - саму сущность доказывания, его цели, роли участников процесса в доказательственной деятельности, понятие доказательства, его необходимые свойства, направления развития доказательственного права и т.д. При этом нередко игнорируются выдержавшие проверку временем постулаты теории доказательств. Часто по проблемным вопросам высказываются различные, порой взаимоисключающие и слабо аргументированные утверждения. Иногда авторы не дают себе труда опровергнуть концепции, противоречащие их взглядам, создавая впечатление, что теория доказательств разрабатывается ими с "чистого листа".

Такая разноголосица побуждает автора настоящей монографии к тому, чтобы, опираясь на накопленные наукой знания, системно проанализировать позиции исследователей, высказанные в последние годы по наиболее важным и спорным вопросам теории доказательств, выявить их сильные и слабые стороны и аргументировать свою позицию. Это намерение отнюдь не означает стремления автора поставить точку в научных дискуссиях - это было бы несовместимо с диалектикой научного творчества. Наоборот, хотелось бы надеяться, что такой подход может способствовать дальнейшему развитию теории доказательств.

Отметим три обстоятельства, важных для уяснения смысла и содержания предлагаемой читателю работы.

Первое. Автор не претендует на освещение всех традиционно значимых аспектов теории доказательств и не стремится предложить ее целостную концепцию. Речь в работе пойдет только о наиболее острых проблемах, вызвавших самые оживленные дискуссии в последние годы. Это предопределило и структуру работы, которая разбита на главы и пункты, посвященные отдельным, наиболее важным в теоретическом и практическом отношении и дискуссионным проблемам. Отдельные пункты, обозначающие переход к новой мысли, выделены внутри глав в целях придания излагаемому материалу большей последовательности.

Второе. Вследствие такой структуры и тесной взаимосвязи отдельных глав автор не смог избежать "пересечения" рассматриваемых вопросов. Но в каждой главе исследованные ранее проблемы подвергаются анализу под новым углом зрения и с приведением аргументов, соответствующих новому аспекту исследования.

Третье. В работе использованы идеи прежних трудов автора, посвященных доказательствам и доказыванию, выполненных на основе ранее действовавшего законодательства, но существенно переработанных с учетом новых законоположений и современных научных воззрений. В ней также использованы статьи, посвященные актуальным проблемам теории доказательства, опубликованные им в последние годы в журнале "Государство и право", других изданиях. Весь этот научный материал систематизирован и дополнен.

В определенном отношении предлагаемая читателям книга служит продолжением исследований правовых форм доказывания, предпринятых автором на протяжении четверти века в ряде его прежних работ.

Проблемы доказывания по уголовным делам на протяжении уже не одного столетия являются наиболее обсуждаемыми в уголовно-процессуальной науке, что особенно характерно для периодов реформ в судебной и правоохранительной системах, в уголовно-процессуальном законодательстве. Объяснение этому простое - в доказательственном праве и в теории доказательств отражаются в той или иной степени, в том или ином ракурсе все проблемы уголовного судопроизводства, но что особенно примечательно - все детали профессионального правосознания юристов. В связи со сказанным значительная, если не большая, часть дискуссий по проблемам доказывания в уголовном судопроизводстве традиционно имеет заметную мировоззренческую составляющую, что всегда обусловливало немалые трудности в разрешении большинства научных споров в этой сфере, их повышенный эмоциональный накал Тарасов А. А. Проблемы доказывания в уголовном судопроизводстве // Уголовное судопроизводство. 2009. - № 1. - С. 15..

В. А. Лазарева полагает, что законодательное признание состязательности принципом уголовного судопроизводства (т. е. универсальным для всех его стадий основополагающим процедурным правилом) влечет за собой не только полное процессуальное равенство сторон обвинения и защиты в доказательственной деятельности, но и равную доказательственную силу сведений, собранных сторонами обвинения и защиты Лазарева В. А. Доказывание в уголовном процессе: Учебно-практическое пособие. - М., 2009. - С. 212.. Положение ч. 3 ст. 86 УПК РФ В. А. Лазарева понимает буквально - защитник приобрел право собирать доказательства, а УПК России вообще требует нового прочтения всех процедурных правил доказывания и новых, сориентированных на преимущественную защиту прав личности и на состязательность процесса, подходов в теории доказательств и в практике доказывания. По мнению. Лазаревой В. А, истина в доказывании не достигается и ее достижение не является целью уголовного процесса. Суд, в свою очередь, не является субъектом доказывания, поскольку уголовно-процессуальное доказывание - это деятельность по установлению и обоснованию вины лица в совершении преступления Лазарева В. А. Доказывание в уголовном процессе: Учебно-практическое пособие. - М., 2009. - С. 45..

Ю. К. Орлов резко критикует УПК РФ именно за то, за что его хвалит Лазарева В. А.: за принципиальную «непохожесть» на УПК РСФСР в части регламентации доказывания: «Нет даже упоминания об истине. Все принесено в жертву возведенной в абсолют состязательности». Состязательность уголовного судопроизводства, по мнению Ю. К. Орлова, «это лишь метод искания истины». Основной целью уголовного процесса Ю. К. Орлов считает борьбу с преступностью, а определение в ст. 6 УПК РФ назначения уголовного судопроизводства (через универсальную категорию «защита прав и свобод») называет «куцым определением задач уголовного процесса», ибо «никогда права отдельного человека не были и никогда не будут высшей ценностью». Со сказанным в полной мере согласуется отношение Ю. К. Орлова к оценке роли суда в доказывании: суд не просто является субъектом доказывания; в УПК РФ должна быть восстановлена обязанность суда принимать меры к полному, всестороннему и объективному исследованию обстоятельств дела, поскольку «чистая состязательность» перед судом, выступающим нейтральным арбитром, есть результат слепого копирования чужестранного (прямо названы США) опыта, чуждого и российской действительности, и российскому менталитету Орлов Ю. К. Проблемы тории доказывания в уголовном процессе. - М., 2009. - С. 5..

В отличие от обеих приведенных позиций, представляющих крайние, наиболее радикальные варианты отношения юриста к состязательности уголовного судопроизводства вообще и к состязательности в доказывании в частности, С. А. Шейфер выстраивает концептуальную модель доказывания, основанную на сохранении традиционных представлений о нем в континентально - европейской правовой семье при органичном восприятии характерных для нее же демократических тенденций. Шейфера С. А отмечает, что «полезный консерватизм можно считать достоинством настоящей работы». Шейфер С. А утверждает, что состязательность уголовного процесса отнюдь не препятствует, а, напротив, способствует всестороннему, полному и объективному исследованию обстоятельств уголовного дела, получению о них достоверного знания, т. е. установлению по нему объективной истины, которая остается целью доказывания и в условиях состязательности, хотя в тексте действующего закона это и выражено менее определенно, чем в прежнем законе. Доказательства, по мнению С. А. Шейфера, имеют содержание (собственно сведения, имеющие значение для дела) и форму, определенную законом, которую сведения приобретают в силу получения их законным способом и надлежащего процессуального закрепления Шейфер С. А. Проблемы теории доказательств по уголовным делам: проблемы теории и правового регулирования. - М., 2008. - С. 6.. Собирание доказательств, утверждает С. А. Шейфер, это правоприменительная, т. е. властная, деятельность, осуществляемая лицами, в производстве которых находится уголовное дело, в том числе и судом. Защитник вправе вовсе не «собирать доказательства» (как ошибочно указано в п. 2 ч. 1 ст. 53 и в ч. 3 ст. 86 УПК РФ), а собирать предметы и документы (со ссылкой на ФЗ «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в РФ») для представления их лицу, в производстве которого находится уголовное дело, которое только и вправе придать этим материалам статус доказательств Там же - С. 43.. Состязательность доказывания в досудебном производстве обеспечивается не предоставлением сторонам равных полномочий в собирании доказательств, а возложением на властвующего субъекта обязанности удовлетворять ходатайства стороны защиты, направленные на установление обстоятельств, имеющих значение для дела. С. А. Шейфер считает целесообразным «установление обязанности органов расследования удовлетворять любое ходатайство о пополнении доказательственной базы путем проведения органом расследования необходимых защите следственных действий» Шейфер С. А. Российский следователь - исследователь или преследователь? // Российская юстиция. 2010. - № 11. - С. 36..

Теория доказательств была и остается самым проблемным разделом науки уголовного процесса. В последнее время в литературе появляется заметное количество непроработанных, поспешных идей, попыток под видом революционности воззрений опорочить все, что сказано и написано в прежние годы, причем не только в советской, но и в дореволюционной российской науке. На этом фоне возникают немалые трудности и противоречия и в правотворчестве, и в правоприменении, и в подготовке кадров.

В. П. Божьев изложил собственные, отстаиваемые много лет представления по проблемам доказывания в уголовном судопроизводстве, в целом совпадающие с позицией С. А. Шейфера. Собирание доказательств в досудебном производстве по уголовным делам - это деятельность органов уголовного преследования, осуществляемая при участии стороны защиты в тех правовых формах и рамках, которые предусмотрены законом. Защитник вправе собирать сведения, которые используются им для защиты, но доказательствами не являются до тех пор, пока орган уголовного преследования не произведет процессуальных действий по собиранию доказательств, исчерпывающий перечень которых содержится в УПК РФ. Суд решает публично-правовые задачи, поэтому он собирает доказательства по находящемуся в его производстве уголовному делу. Принципу состязательности такое положение дел не противоречит, поскольку суд не встает на позиции обвинения или защиты, а лишь обеспечивает доказанность, законность и обоснованность собственного властного решения по делу. Это решение может быть законным и обоснованным только при условии его соответствия фактическим обстоятельствам уголовного дела, поэтому истина остается целью доказывания и в состязательном уголовном процессе.

Вопрос об истине в уголовном судопроизводстве и содержательно связанные с ним вопросы о роли суда в доказывании на судебных стадиях процесса и об участии защитника в доказывании на разных этапах движения уголовного дела вызывает особый интерес.

Состязательность уголовного судопроизводства не только не препятствует достижению объективной истины по делу, но, напротив, является наиболее надежным средством достоверного установления фактических обстоятельств совершенного преступления. Неправильно было бы говорить о том, что истина не является целью доказывания по уголовным делам, даже если признать, что она не всегда реально достигается: вся регламентация уголовно-процессуальной деятельности и все ее практическое осуществление изначально должно быть нацелено на то, чтобы установить, что произошло в действительности, и полноценно защитить права как потерпевших от преступлений, так и лиц, подвергающихся уголовному преследованию, от незаконного и необоснованного разрешения дела. В противном случае состязательность лишена смысла.

Обоснованную неудовлетворенность адвокатского сообщества и многих ученых в советские годы вызывал тот факт, что защитник, участвующий в уголовном деле, вообще не мог общаться вне процессуальных действий, производимых следователем, с кем бы то ни было из участников процесса. Такое общение, если оно состоялось и было выявлено, не просто вызывало нарекания со стороны следователей и прокуроров, но и служило основанием для дисциплинарной ответственности адвоката. Очевидно, что такое положение ослабляло позиции защиты, снижало ее эффективность, а в состязательном процессе и вовсе виделось ненормальным. Для разрешения этой ситуации как раз и было предложено законодательно закрепить за защитником право собирать сведения, необходимые для осуществления защиты. Возник вопрос, как назвать эти сведения. Было решено назвать их доказательствами, хотя с самого начала в рабочей группе по подготовке УПК РФ не придали этому нововведению того значения, которое позднее было придано другими авторами. Сейчас очевидно, что такой шаг законодателя не был оптимальным с точки зрения сложившихся представлений о доказывании, но он давал хоть какие-то возможности для активной доказательственной деятельности защитника, без которой полноценная защита по уголовному делу невозможна.

Но нужно заметить, что в состязательном уголовном процессе истина обвинительного приговора и истина оправдательного приговора - разные понятия, поэтому задача защитника - зародить сомнения в доказанности обвинения, для чего защитник должен иметь собственные процессуальные возможности. То, что собирает защитник, нельзя считать доказательствами, однако и собирание им сведений для осуществления защиты - это совсем другой уровень оказания квалифицированной юридической помощи, требующий адекватной оплаты адвокатского труда, к которой общество в целом в настоящее время не готово.

Суд как носитель судебной власти должен иметь качественную фактическую основу для своего решения. Именно поэтому он обязан собирать доказательства, в том числе и по собственной инициативе, а не только по ходатайствам сторон. Тот факт, что по действующему законодательству за судом сохранено право производить по собственной инициативе единственное следственное действие - назначение и производство экспертизы не в полной мере соответствует истинному назначению суда как органа правосудия. Именно суд несет ответственность за принимаемое судебное решение, поэтому он не вправе довериться ни одной из сторон.

Следующая проблема, которая существует и которую следует рассмотреть это проблема применения при доказывании показаний и заключений специалиста. УПК РФ, называя специалиста в числе возможных субъектов процесса, регламентирует его участие как одну из форм использования специальных знаний.

В ходе уголовного судопроизводства специалист привлекается к участию в процессуальных действиях для содействия в обнаружении, закреплении и изъятии предметов и документов, применении технических средств в исследовании материалов уголовного дела, для постановки вопросов эксперту, а также для разъяснения сторонам и суду вопросов, входящих в его профессиональную компетенцию.

Нельзя не признать, что в связи с появлением в ч. 1 ст. 58 УПК РФ данного определения понятия «специалист» перечень полномочий этого участника процесса определяется значительно шире, изменяя восприятие его процессуального положения в сторону большей самостоятельности Новиков Н. А. Институт специалиста в уголовном судопроизводстве России: Автореф. дис... канд. юрид. наук. - Калининград, 2007. - С. 12.. Тем не менее, изучение действующего уголовно-процессуального законодательства свидетельствует о серьезных недостатках правового регулирования участия специалиста в судопроизводстве, что, в свою очередь, порождает трудности в правоприменительной практике при использовании специальных знаний при производстве процессуальных действий, оценке допустимости показаний и заключения специалиста, обусловливает отсутствие единства в доктринальных толкованиях.

Анализируя положения ч. 1 ст. 58 УПК РФ, в первую очередь нельзя не отметить определенную некорректность в подходе законодателя к определению круга полномочий данного участника процесса. В частности, законодатель ограничивает его роль при производстве следственных или судебных действий содействием в обнаружении, закреплении и изъятии только предметов и документов. Однако если обратиться к нормам УПК РФ, закрепляющим случаи обязательного участия специалиста (ст. 178, 179, 191, ч. 2 ст. 290, 425), то можно увидеть, что круг сведений, имеющих значение для дела, содействие в обнаружении которых он оказывает, значительно шире. Существующая в настоящее время проблема ограничения полномочий специалиста в процессуальных действиях, как справедливо отмечает Бельский А. И., может быть разрешена путем изменения законодательной формулировки положений ч. 1 ст. 58 УПК РФ. Так, по мнению исследователя, в ч. 1 ст. 58 УПК РФ слова «предметов и документов» необходимо заменить словом «доказательств» Бельский А. И. Заключение и показание специалиста как доказательства в уголовном процессе России: Дис… канд. юрид. наук. - М., 2006. - С. 9.. Однако, не отвергая обоснованности приведенной точки зрения, все же отметим, что любые сведения, имеющие значение для уголовного дела, обретают статус доказательства лишь после того, как они получены следственным (судебным) путем и оформлены в соответствии с требованиями закона. Поэтому утверждение о том, что специалист, участвуя в процессуальных действиях, оказывает помощь именно в обнаружении, закреплении и изъятии доказательств, является несколько преждевременным. Представляется более корректной замена в ч. 1 ст. 58 УПК РФ слов «предметов и документов» на слова «сведений, имеющих значение для правильного разрешения уголовного дела».

Существующие противоречия между объемом полномочий специалиста, закрепленным в ст. 58 УПК РФ, и иными положениями закона порождают и нечеткое, неполное нормативное регулирование вопросов, связанных с участием в российском уголовном процессе и иных субъектов, обладающих специальными знаниями. В доктрине можно выделить два основных подхода к вопросу о возможности отнесения педагога и психолога к специалисту в процессуальном смысле.

Категоричное мнение о недопустимости отождествления педагога со специалистом высказывал еще и М. С. Строгович, обосновывая свою позицию тем, что «это совершенно различные процессуальные фигуры, выступающие в различных процессуальных формах и участвующие в различных процессуальных действиях» Строгович М. С. Курс советского уголовного процесса. - М., 1970. - С. 477.. В литературе отмечалось, что педагог - это лицо, помогающее следователю сформулировать педагогически правильные вопросы и выбрать педагогически правильный стиль допроса, что исключает признание его процессуального статуса как специалиста.

Кроме того, исследователи говорят и о более широком объеме полномочий данных субъектов перед специалистом, выделяя их правозащитную и иные функции Бахарев Н. В. Очная ставка: уголовно - процессуальные и криминалистические вопросы. - Казань, 1982. - С. 52.. В частности, по мнению С. А. Шейфера и В. А. Лазаревой, педагог осуществляет в уголовном процессе сложную функцию, в которой сочетаются обязанности специалиста, защитника и понятого Шейфер С. А., Лазарева В.А. Участие потерпевшего и его представителя на предварительном следствии. - Куйбышев, 1979. - С. 79..

Учитывая неопределенность процессуального статуса психолога и педагога в УПК РФ, подчеркивая значимость привлечения в уголовный процесс специалистов в области возрастной психологии и педагогики как гарантии обеспечения прав и законных интересов несовершеннолетних, современные исследователи предлагают выделить данных участников процесса в качестве самостоятельных субъектов, на что, по их мнению, имеются все основания Тетюев С. В. Процессуальные права, обязанность и ответственность педагога (психолога) в производстве по уголовным делам с участием несовершеннолетних // Журнал Российского права. - 20008. - № 4. - С. 100..

Действительно, учитывая, что в зависимости от тактических особенностей участия педагога и психолога при производстве допроса несовершеннолетних может меняться содержание их функции, нельзя не признать тот факт, что в процессуальном плане строгое причисление педагога и психолога к специалисту оспоримо. В то же время недопустимо, на наш взгляд, однозначное возложение на психолога или педагога осуществления несвойственных им функций (например, защиту несовершеннолетнего свидетеля, подозреваемого или обвиняемого), ибо эта обязанность принадлежит защитнику и законному представителю. Педагог или психолог отличаются от понятых и других субъектов уголовного процесса, так как, участвуя в следственном действии, воздействуют на его содержание и результаты, а значит, являются активными, а не пассивными участниками уголовного процесса. Именно в этом и содержится сущность правового института специалиста, обозначившего отдельную процессуальную фигуру в уголовном судопроизводстве России.

Вызывает возражения и позиция относительно признания данных субъектов самостоятельными участниками процесса. Как справедливо отмечается в процессуальной доктрине, в реализации данной идеи нет необходимости Матвеев С. В. Актуальные проблемы статуса психолога и педагога в уголовном судопроизводстве по делам несовершеннолетних // Российский судья. - 2002. - № 3. - С. 3.. Два основных признака специалиста как участника уголовного процесса, обусловленных ст. 58 и 71 УПК РФ, это наличие у него специальных знаний и его незаинтересованность в исходе дела. Именно в соответствии с этими критериями уголовно-процессуальный закон употребляет собирательное понятие «специалист» и указывает на его определенную профессию - педагога или психолога в частности Мельникова Э. Б. Участие специалиста в следственных действиях. - М., 1964. - С. 39..

О том, что к этим участникам уголовного процесса в определенных случаях применимы правила, относящиеся к специалисту, свидетельствует следующее. Во-первых, вывод о том, что законодатель предусматривает в случае необходимости участие специалиста во всех следственных действиях, где следователю необходимы специальные знания в целях получения объективной и достоверной информации по расследуемому уголовному делу, как справедливо отмечает С. В. Матвеев, следует из положений ст. 168 УПК РФ. Во-вторых, глава 8 «Иные участники уголовного судопроизводства» и глава 9 «Обстоятельства, исключающие участие в уголовном судопроизводстве» УПК РФ не содержат прямого указания на процессуальные фигуры педагога или психолога. В-третьих, ст. 58 предусматривает более широкий круг прав и обязанностей сведущего лица, чем ч. 5 ст. 425 УПК РФ, посвященная правам психолога и педагога. В частности, это право отказаться от участия в производстве по уголовному делу, если он не обладает соответствующими специальными познаниями, приносить жалобы на действия (бездействие) и решения дознавателя, следователя, прокурора и суда, ограничивающие его права.

Определенная непоследовательность содержится и в позиции законодателя относительно определения перечня прав специалиста как участника уголовного судопроизводства. Проанализируем положения ч. 3 ст. 57, ч. 3 ст. 58 и ч. 2 ст. 74 УПК РФ. Так, в ч. 2 ст. 74 УПК РФ содержится прямое указание на то, что показания и заключение специалиста, равно как и показания и заключение эксперта, могут быть допущены в качестве доказательств по уголовному делу. В то же время, в отличие от ч. 3 ст. 57 УПК РФ, в ч. 3 ст. 58 нет указания на право специалиста давать заключение (показания) в пределах своей компетенции.

Обращает на себя внимание и тот факт, что, в отличие от эксперта, российское законодательство по отношению к специалисту не определяет должного перечня его обязанностей как участника уголовного судопроизводства. По смыслу ч. 4 ст. 58 УПК РФ специалист лишь обязан явиться по вызову дознавателя, следователя или суда, а также на нем лежит обязанность по неразглашению данных предварительного расследования, ставших ему известными в связи с участием в производстве по уголовному делу в качестве специалиста. Поскольку роль специалиста в уголовном процессе - активное и надлежащее содействие органам расследования и суду, то должны существовать дополнительные гарантии исполнения специалистом возложенной на него функции. В качестве таковых, например, могут выступать следующие обязанности, которые целесообразно возложить на специалиста: участвовать в производстве следственного (судебного) действия, используя свои специальные знания для содействия следователю (суду) в обнаружении, закреплении и изъятии доказательств; обращать внимание следователя на обстоятельства, связанные с обнаружением, закреплением и изъятием доказательств; давать пояснения по поводу выполняемых им действий.

В соответствии с п. 3.1 ч. 2 ст. 74 УПК РФ показания и заключение специалиста могут быть допущены в качестве доказательств по уголовному делу. В то же время законодателем по-прежнему не урегулирована процедура производства допроса специалиста, не регламентирована форма его заключения.

От достоверности показаний и заключения специалиста может зависеть законность и обоснованность вынесенного приговора или иного итогового решения правоприменителя. Не вызывает сомнений направленная на защиту интересов правосудия позиция законодателя, согласно которой совершение деяния, выражающегося в даче специалистом заведомо ложных показаний или заключения, влечет за собой наступление уголовной ответственности по ст. 307 Уголовного кодекса Российской Федерации. В то же время в ст. 58 УПК РФ не найти прямого указания на то, что за дачу заведомо ложного заключения специалист несет ответственность в соответствии с уголовным законодательством. В этой связи представляется необходимым дополнить ст. 58 ч. 5 и изложить ее в следующей редакции: «За дачу заведомо ложного заключения специалист несет ответственность в соответствии со статьей 307 Уголовного кодекса Российской Федерации». Вместе с тем целесообразно и закрепление в уголовно-процессуальном законе положения, согласно которому в случае необходимости получения заключения специалиста дознавателем, следователем или судом должно быть оформлено письменное решение об этом, в котором и будет содержаться удостоверение факта предупреждения специалиста об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения.

Необходимо отметить, что несовершенна не только процессуальная позиция российского законодателя относительно регламентации участия специалиста в производстве по уголовным делам: своей проработки требуют и нормы материального права.

Ст. 307 УК РФ в редакции Федерального закона №162 - ФЗ - «Заведомо ложные показание, заключение эксперта, специалиста или неправильный перевод». Исходя из данного названия, могу констатировать, что специалист, давший заведомо ложные показание или заключение, подлежит привлечению к уголовной ответственности за введение в заблуждение органов дознания, предварительного следствия и суда относительно действительных обстоятельств дела. Но согласно диспозиции ч. 1 ст. 307 УК РФ объективная сторона данного преступления может выражаться только в даче данным участником процесса заведомо ложных показаний: «Заведомо ложные показание свидетеля, потерпевшего либо заключение или показание эксперта, показание специалиста, а равно заведомо неправильный перевод в суде либо при производстве предварительного расследования».

Следующей проблемой, которую необходимо рассмотреть является использование результатов оперативно-розыскной (далее - ОРД) деятельности в процессе доказывания.

Проблема использования результатов оперативно-розыскной деятельности в уголовно-процессуальном доказывании является одной из наиболее актуальных проблем современного уголовного судопроизводства. Ни в процессуальной литературе, ни в правоприменительной практике не выработано единого подхода по этому вопросу.

Законодательные основы использования результатов ОРД в процессе доказывания закреплены в УПК РФ и в Федеральном законе от 12 августа 1995 г. № 144 - ФЗ «Об оперативно-розыскной деятельности» (далее - ФЗ об ОРД).

Под результатами ОРД понимаются сведения, полученные в соответствии с ФЗ об ОРД, о признаках подготавливаемого, совершаемого или совершенного преступления, лицах, подготавливающих, совершающих или совершивших преступление и скрывшихся от органов дознания, следствия или суда (п. 36. 1 ст. 5 УПК РФ).

Уголовно-процессуальный закон в ст. 89 закрепляет возможность использования в доказывании результатов ОРД. Несмотря на то, что формулировка ст. 89 УПК РФ гласит: «В процессе доказывания запрещается использование результатов оперативно-розыскной деятельности, если они не отвечают требованиям, предъявляемым к доказательствам настоящим кодексом», из ее содержания следует вывод о возможности и необходимости использования результатов ОРД в доказывании по уголовным делам при условии соответствия их этим требованиям.

Проблему использования результатов ОРД в процессе доказывания по уголовным делам в процессуальной науке предлагается решить различными путями: от запрета использовать в доказывании результаты оперативно-розыскных мероприятий (далее - ОРМ) до абсолютного снятия запрета на использование в доказывании результатов ОРД.

Рассматривая данный вопрос, необходимо в первую очередь выделить принципиальные отличия оперативно-розыскной деятельности от уголовного судопроизводства. Прежде всего, они различаются своей правовой природой и особенностями нормативно-правового регулирования.

Уголовно-процессуальный закон не позволяет ставить знак равенства между результатами ОРД и доказательствами. Отличие результатов ОРД от доказательств, пишет Е. А. Доля, обусловлено различием их правовой природы, которая объективно предопределяет предназначенность и допустимые пределы их использования Доля Е. А. Результатам оперативно - розыскной деятельности нельзя придавать статус доказательств в уголовном процессе // Российская юстиция. - 2007. - № 6. - С. 39.. Результаты ОРД изначально не могут отвечать требованиям, предъявляемым к процессуальным доказательствам, так как они получаемы ненадлежащим субъектом и ненадлежащим способом. В ч. 1 ст. 86 УПК РФ изложен исчерпывающий перечень субъектов, наделенных правом собирать доказательства. К ним относятся: суд (судья), прокурор, следователь и дознаватель. «Иные лица, в том числе сотрудники правоохранительных органов, уполномоченные на производство ОРМ, а также руководители органов, осуществляющих ОРД, могут лишь представлять предметы и документы для приобщения их к уголовному делу в качестве доказательств». В частности, законодатель специально подчеркивает недопустимость возложения на то лицо, которое проводило или проводит по конкретному уголовному делу ОРМ, полномочий по проведению дознания по этому делу.

В процессуальной литературе существует точка зрения, согласно которой результаты ОРД могут использоваться лишь как основа для формирования уголовно-процессуальных доказательств Доля Е. А. О доказательствах, доказывании и использовании в доказывании результатов ОРД по УПК РФ // Государство и право. - 2002. - №. 10. - С. 113.. Например, лицо, оказывающее конфиденциальное содействие органу, осуществляющему ОРД, в ходе производства ОРМ лично наблюдало обстоятельства, подлежащие доказыванию по конкретному уголовному делу. Для того чтобы информация, известная данному конфиденту, приобрела силу судебного доказательства, сведения об этом лице и о его участии в данном ОРМ должны быть переданы следователю (дознавателю). Последний вызывает указанное лицо и допрашивает его в качестве свидетеля. Доказательством по делу могут быть не сведения, сообщенные конфидентом оперативному сотруднику, а его свидетельские показания, которые получить затруднительно в силу принципа конспирации.

Материалы, полученные в ходе ОРМ, должны пройти процессуальный путь преобразования сведений в доказательства. Для вовлечения в уголовное дело информации, полученной непроцессуальным путем, необходимо дополнительно произвести следственные действия, которые позволят субъектам процессуальной деятельности воспринять факты и обстоятельства, имеющие значение для дела, и облечь их в определенную уголовно-процессуальным законом форму. Для того чтобы получить полноценное доказательство, результаты ОРД должны содержать: сведения, имеющие значение для установления обстоятельств, подлежащих доказыванию; указания на источник получения предполагаемого доказательства или предмета, который может стать доказательством; а также данные, позволяющие проверить в процессуальных условиях доказательства, сформированные на их основе Куликов А. В., Таранин Б. А. К проблеме формирования уголовно-процессуальных доказательств на основе результатов оперативно-розыскной деятельности // Российский следователь. - 2007. - №. 3. - С. 10..

Проблема использования результатов ОРД в уголовно-процессуальном поле является одной из самых острых в практической юриспруденции.

Наверное, самая важная проблема в этой сфере - возможность оперативных служб утаивать от суда и иных участников процесса неудобные сведения под покровом секретности. Проще говоря, спецслужбы имеют реальную возможность скрывать от участников процесса все то, что противоречит их версии, предоставляя лишь ту часть материалов, которая эту версию подтверждает, и, по моему мнению, вольготно ею пользуются. Предоставление одной части данных с одновременным сокрытием другой части данных способно изменить общую картину происшедшего до обратного, что само по себе является одним из способов лжи в общем смысле.

Противостоять этому надо, и определенные, хотя, на мой взгляд, глубоко недостаточные, правовые механизмы для этого есть. Правовое обоснование некоторых элементов проблемы следующее.

Первое, о чем хотелось бы напомнить, что результаты ОРД - сами по себе еще не доказательства, они таковыми лишь могут стать при соблюдении определенных условий. Вопрос в том, какие это условия. Я полагаю, что национальное законодательство по этому вопросу не является в достаточной степени точным.

Основная идея, касающаяся результатов ОРД в уголовном судопроизводстве, заключается в том, что в условиях состязательного процесса никаких преимуществ у данного вида доказательств перед остальными нет, как нет и никаких изъятий по этому поводу. Все существенные моменты относительно данных доказательств суд должен иметь возможность - и обязан - проверить в судебном разбирательстве. Из чего следует, что презумпция невиновности распространяет свое действие и на результаты ОРД в полной мере, из чего, в свою очередь, следует, что бремя опровержения доводов защиты относительно ущербности данных сведений возлагается на сторону обвинения, и неполнота сведений по этому вопросу (невозможность истребования дополнительных сведений ввиду наличия составляющих гостайну сведений, невозможность допроса конфидентов и пр.) возлагается грузом неустранимых сомнений относительно достоверности и допустимости этих доказательств на следствие и прокурора, в том числе и прежде всего в виде запрета на использование таких данных при обосновании судебных решений.

В случае представления результатов ОРД, полученных при проведении ОРМ, которые ограничивают конституционные права человека и гражданина на тайну переписки, телефонных переговоров, почтовых, телеграфных и иных сообщений, передаваемых по сетям электрической и почтовой связи, а также право на неприкосновенность жилища, к ним прилагаются копии судебных решений о проведении данных ОРМ. Согласно разъяснениям Пленума Верховного Суда РФ, результаты таких ОРМ могут быть использованы в качестве доказательств по делам, лишь, когда они получены по разрешению суда на проведение таких мероприятий и проверены следственными органами в соответствии с уголовно-процессуальным законодательством Постановление Пленума Верховного Суда от 31 октября 1995 г. № 8 «О некоторых вопросах применения судами Конституции РФ при осуществлении правосудия» // Бюллетень Верховного Суда РФ. 1996 г. - № 1. Бюллетень Верховного Суда РФ. 2007. - № 5. .

Подводя итоги по другим проблемам можно сделать вывод, о том, что проблемы доказывания в уголовном судопроизводстве существовали и будут существовать. Ученые до сих пор задают себе вопрос: «Остается ли истина целью доказывания?». По мнению некоторых авторов, истина в доказывании не достигается и ее достижение не является целью уголовного процессе.

Проблема состязательности уголовного судопроизводства. Представляется, что по данной проблеме необходимо придерживаться мнения С. А. Шейфера который утверждает, что состязательность уголовного процесса не препятствует, а, способствует всестороннему, полному и объективному исследованию обстоятельств уголовного дела, получению о них достоверного знания, т. е. установлению по нему объективной истины, которая остается целью доказывания и в условиях состязательности.

По проблеме применения при доказывании показаний и заключений специалиста, необходимо пояснить, что все указанные недостатки норм УПК РФ и УК РФ в изучаемой части порождают множество трудностей в правоприменительной деятельности. Однако восполнение имеющихся законодательных пробелов представляется весьма актуальным не только для практических целей, но и для всего дальнейшего совершенствования законодательного регулирования в целях повышения эффективности использования специальных знаний при производстве по уголовным делам, а равно предотвращение возможности постановления неправосудных приговоров и решений.

На сегодняшний день, несмотря на чрезмерно большое количество оценочных категорий в регулировании использования результатов ОРД и отсутствие реальной возможности противостоять сокрытию от суда оправдывающих (иным образом свидетельствующих в пользу уголовно преследуемого лица) данных оперативными службами под прикрытием секретности. Национальный правоприменитель ориентирован на необходимость взвешенно подходить к сведениям, поступающим от органов дознания; иммунитета от полноценной проверки у этих доказательств не существует, а пробелы в фактической базе необходимо толковать в пользу защиты.

Остается ли истина целью доказывания?

1. Стремясь найти ответ на этот вопрос, автор не пытается подвергнуть всестороннему анализу многочисленные и разные по занимаемым позициям высказанные в современной науке суждения ученых о возможности (или невозможности) установить истину в ходе доказывания: о соотношении истинности и доказанности, вероятности и достоверности и о других аспектах доказывания, связанных с определением его целей. Указанные аспекты будут затронуты лишь постольку, поскольку это необходимо для решения основной задачи, поставленной перед собой автором: как следует трактовать положения действующего уголовнопроцессуального закона относительно целей доказывания и в какой мере эти положения соответствуют традиционным представлениям об истине как о точном соответствии выводов субъектов доказывания об исследуемом событии реальным обстоятельствам дела, фактам объективной действительности.

По этим вопросам процессуалисты постоянно вели оживленные дискуссии . Но до принятия Уголовно-процессуального кодекса РФ большинство исследователей склонялись к мысли о том, что целью доказывания является установление объективной (материальной) истины и что эта цель достижима, несмотря на возникающие перед субъектом доказывания трудности и препятствия. Споры ученых в большей степени касались вопросов о том, какая истина - абсолютная или относительная - устанавливается приговором суда, входят ли в содержание истины правильная квалификация деяния и правильная мера наказания и т. п. Обязанность органов расследования, прокурора и суда устанавливать истину в ходе производства по делу получила четкое закрепление в действовавшем тогда уголовно-процессуальном законе. Считалось, что одним из принципов процесса являлся нацеленный на установление объективной истины принцип всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела этими органами, выявление ими как уличающих, так и оправдывающих обвиняемого, а также смягчающих и отягчающих его ответственность обстоятельств (ст. 20 УПК РСФСР). В законе была закреплена и обязанность председательствующего в судебном заседании добиваться установления истины (ст. 243 УПК РСФСР).

Уголовно-процессуальный кодекс РФ не воспроизвел этих положений. Ученые, причастные к подготовке нового закона, объясняли это тем, что требование всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела несовместимо с положенным в основу Уголовно-процессуального кодекса РФ принципом состязательности, а также с особой ролью суда, призванного в качестве арбитра, не вставая ни на одну, ни на другую сторону, разрешать спор между обвинением и защитой. В то же время Кодекс сохранил и усилил положения прежнего Уголовно-процессуального кодекса, ослабляющие в определенных ситуациях возможность установить истину. Так, конституционное положение о приоритете интересов личности побудило законодателя освободить обвиняемого от обязанности давать показания, а свидетеля - от обязанности изобличать в совершении преступления себя и своих близких, что, несомненно, создает трудности в установлении истины. Затрудняет поиск истины правило об исключении недопустимых доказательств, даже и содержащих существенную для дела информацию, хотя, с другой стороны, этим повышается надежность выводов, которые предстоит сделать субъектам доказывания.

В то же время закон прямо устанавливает случаи, когда уголовное дело может быть разрешено и без установления объективной истины. В частности, при вынесении приговора по делу, рассмотренному с участием присяжных, председательствующий судья руководствуется не действительными фактическими обстоятельствами дела (он в их установлении не участвует), а вердиктом присяжных, который они не мотивируют и мотивировать не могут. В случаях, когда судья вынужден вынести приговор на основе оправдательного (а иногда и обвинительного) вердикта, с которым он внутренне не согласен, говорить о том, что истина в традиционном ее понимании судом установлена, очевидно, нет оснований (исключением являются случаи, когда при обвинительном вердикте судья приходит к выводу о невиновности подсудимого, что позволяет ему в соответствии с ч. 4 и 5 ст. 348 УПК РФ не согласиться с вердиктом).

Сходная ситуация складывается при рассмотрении дел в особом порядке при согласии обвиняемого с предъявленным обвинением (гл. 40 УПК РФ). На основании согласия подсудимого с обвинением судья выносит обвинительный приговор, если «придет к выводу, что обвинение... подтверждается доказательствами, собранными по уголовному делу» (ч. 7 ст. 316 УПК РФ). Но так как в этом случае, в отличие от обычного порядка, доказательства в судебном разбирательстве не исследуются (ч. 5 ст. 316 УПК РФ), судья поневоле руководствуется доказательствами, собранными на досудебных стадиях, как бы принимая их на веру. И в этом случае говорить об установлении истины нет оснований. В том и другом случаях судья условно считает истинными выводы, сделанные не им лично, а другими субъектами процесса, и соглашается с ними. В работах ряда авторов подобная истина не без оснований именуется конвенциальной, т. е. договорной.

Убедительным примером конвенциальной истины является оправдание подсудимого ввиду непричастности его к совершению преступления (п. 2 ч. 2 ст. 302 УПК РФ). Это основание охватывает два случая: 1) когда положительно установлено, что преступление совершил не подсудимый (например, при бесспорно установленном алиби); 2) когда в отношении подсудимого не собрано достаточных доказательств его вины. Ранее в п. 3 ч. 3 ст. 309 УПК РСФСР это основание было обозначено как недоказанность участия подсудимого в совершении преступления. В действующем Уголовно-процессуальном кодексе РФ подобная ситуация возникает при отрицательном ответе на вопрос, обозначенный в п. 2 ч. 1 ст. 299, - «доказано ли, что деяние совершил подсудимый». Оправдывая подсудимого при недоказанности его участия в совершении преступления, суд, как отмечает Ю. К. Орлов, руководствуется презумпцией невиновности, согласно которой недоказанная виновность равнозначна доказанной невиновности, хотя «вполне возможно, что преступление совершило именно данное лицо» 1 . При таком положении утверждение, что подсудимый не причастен к преступлению (и тем более направление судом в соответствии с ч. 3 ст. 306 УПК РФ уголовного дела прокурору, а теперь - руководителю следственного органа (РСО) для установления действительного виновника), - это типичный пример конвенциальной истины .

Похожая ситуация складывается при отказе прокурора от обвинения в суде. В этом случае, как бы прокурор ни мотивировал свой отказ - отсутствием ли в действиях подсудимого состава преступления, недоказанностью его вины или самого события преступления, - суд, если не находит оснований для оправдания, обязан прекратить уголовное дело, сославшись на одно из этих оснований (ч. 7 ст. 246 УПК РФ). Этим суд как бы солидаризируется с прокурором, хотя внутренне может и не соглашаться с его доводами.

2. Но признавая, что в отдельных случаях следствие и суд ограничиваются установлением конвенциальной истины, можно ли считать, что любой итоговый вывод органов расследования и суда содержит не объективную, а именно кон- венциальную (она же договорная, формальная, юридическая и т. п.) истину? И применимы ли эти термины для обозначения вывода суда в обвинительном приговоре? Ответы на эти вопросы требуют развернутого анализа аргументов «за» и «против».

Для начала выясним, что следует понимать под истиной, устанавливаемой в уголовном процессе, с точки зрения действующего Уголовно-процессуального кодекса РФ. Здесь отчетливо просматриваются два подхода.

Первый. Истинным является вывод, вытекающий из совокупности собранных по делу доказательств. Такое суждение исходит из ч. 4 ст. 302 УПК РФ, согласно которой обвинительный приговор постановляется лишь при условии, что в ходе судебного разбирательства виновность подсудимого в совершении преступления подтверждается совокупностью исследованных судом доказательств. Не сопровожденное оговоркой, что сами доказательства, положенные в основу приговора, должны быть достоверными, т. е. истинными, а их исследование - всесторонним и полным, данное суждение может быть интерпретировано как формальная, а не объективная истина.

Второй. Истинным, как полагали раньше и полагают сегодня многие исследователи, надлежит считать вывод, соответствующий действительности, правильно отражающий реальные, фактические обстоятельства дела. И такому суждению находим подтверждение в Уголовно-процессуальном кодексе РФ. Пункт 1 ст. 389 15 УПК РФ в качестве основания отмены приговора называет несоответствие выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам дела, т. е. необоснованность приговора. Рассуждая от обратного, обоснованным, т. е. истинным, следует считать приговор суда, содержащий выводы, соответствующие фактическим обстоятельствам дела. С еще большей определенностью необходимость установления истины при вынесении обвинительного приговора выражена в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 29 апреля 1996 г. № 1 «О судебном приговоре». В нем сказано: «...обвинительный приговор постановляется лишь при условии, если в ходе судебного разбирательства виновность подсудимого в совершении преступления доказана... обвинительный приговор должен быть постановлен на достоверных доказательствах, когда по делу исследованы все возникшие версии, а имеющиеся противоречия выяснены и оценены» .

3. Постараемся показать, что именно такая, т. е. объективная, истина может быть достигнута при расследовании и рассмотрении уголовного дела в обычном порядке, т. е. без исключений, присущих суду присяжных и особому порядку судебного разбирательства, о чем сказано выше.

Для начала попытаемся ответить на вопрос: действительно ли требование всестороннего и полного исследования обстоятельств дела несовместимо с принципом состязательности? Многие авторы отвечают на этот вопрос отрицательно и резонно замечают, что противоборство сторон в состязательном процессе не отдаляет суд от истины, а, наоборот, способствует ее установлению («в споре рождается истина»). Другие же, руководствуясь принципом состязательности, выступают сторонниками формальной истины. В гл. 1 монографии уже отмечалось, что принцип всестороннего, полного и объективного исследования, т. е. принцип отыскания объективной истины, с учетом традиционной структуры отечественного судопроизводства оказалось невозможным полностью исключить из процесса. Напомним, что определение этого руководящего положения в ст. 20 УПК РСФСР сочеталось с необходимостью устанавливать как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого, а также смягчающие и отягчающие его обстоятельства. Эти обстоятельства, как подлежащие доказыванию по уголовному делу, в ст. 73 УПК РФ изложены более конкретно и более детально, чем в ст. 68 УПК РСФСР. Так, п. 5 ст. 73 УПК РФ требует установления обстоятельств, исключающих преступность и наказуемость деяния, п. 6 - обстоятельств, смягчающих и отягчающих наказание, а п. 7 - обстоятельств, которые могут повлечь освобождение от уголовной ответственности и наказания.

Данные предписания вкупе с другими, содержащимися в этой норме, нельзя, как отмечалось, интерпретировать иначе как требование всестороннего исследования события, нацеленного на установление его реального, фактического содержания, т. е. истины по делу. Повторим также, что требования всесторонности, полноты и объективности расследования содержатся и в других нормах Уголовнопроцессуального кодекса РФ (подробнее об этом сказано в предыдущей главе монографии).

Таким образом, сосуществование в Уголовно-процессуальном кодексе РФ принципа состязательности (ст. 15) и принципа всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, выраженного в рассмотренных выше нормах Уголовно-процессуального кодекса РФ, снимает вопрос о их несовместимости, что служит аргументом в пользу утверждения о том, что согласно Кодексу установление истины, как и прежде, следует считать целью доказывания, хотя эта цель выражена в законе менее определенно, нежели раньше. Из вышеизложенного следует, что, хотя в некоторых случаях законодатель считает возможным ограничиться установлением формальной истины, стремление управомоченных органов государства установить обстоятельства исследуемого события такими, какими они были в действительности, сохраняет значение как ведущая тенденция доказывания, т. е. его цель. И уж вовсе бесспорно, что обвинительный приговор, который не может быть основан на предположениях (ч. 4 ст. 302 УПК РФ), выносится судом только при условии установления объективной истины 1 .

Иная трактовка цели доказывания, полностью отрицающая возможность установления истины, опирается подчас на неутешительные результаты работы органов расследования - слабую раскрываемость преступлений и связанные с этим неправомерные действия данных органов, предпринимаемые с целью «повысить» раскрываемость и создать более благоприятную картину своей работы.

Известны и приемы «решения» этой задачи: уклонение от регистрации преступлений, не имеющих надежной судебной перспективы, прекращение дел о фактически не раскрытых преступлениях по реабилитирующим основаниям, перевод таких дел в русло особого порядка производства (с предварительным склонением обвиняемого к признанию вины) и т. п. На этом фоне утверждение о том, что установление истины остается целью доказывания, воспринимается порой как наивная попытка выдать желаемое за действительное.

В этом следует разобраться. Действительно, раскрытие многих преступлений - это сложная и трудоемкая работа, с которой не всегда удается справиться следователю. К тому же нередко складывается и неблагоприятная для установления истины обстановка: отсутствие информационно насыщенных следов, оставленных событием, их уничтожение вследствие природных явлений, непонимания их значения гражданами, по неосторожности уничтоживших следы, и т. п. Все это нередко толкает следственных работников на путь наименьшего сопротивления, порождая действия, отмеченные выше. Но объективные трудности раскрытия преступлений вовсе не означают принципиальной невозможности установить истину по уголовному делу . Против такой возможности не говорит и то, что до сего дня многие громкие преступления продолжают оставаться нераскрытыми. Возможность познания истины, вопреки трудностям, стоящим на этом пути, - это, как уже говорилось выше, проявление философской закономерности, состоящей в том, что мир познаваем. Иной подход означает переход на позиции агностицизма, с чем невозможно согласиться. Да и практика раскрытия тяжких преступлений, которые в течение долгих лет оставались нераскрытыми, подтверждает эту закономерность.

4. Близкие к отмеченным выше возражения против признания истины целью доказывания подчас базируются на абсолютизации принципа состязательности, интерпретируемой в виде схемы, согласно которой следователь, дознаватель, как участники процесса на стороне обвинения, должны собирать только обвинительные доказательства, в то время как представление доказательств противоположной направленности - это прерогатива стороны защиты. Суд же взвешивает и те и другие доказательства и решает, какие из них подтверждают либо оправдывают обвинение, т. е. определяет, доказано обвинение или не доказано, не задумываясь над тем, что имело место в действительности. Такую конструкцию доказывания предложил в свое время С. А. Пашин. Он утверждал, что «юрист отвечает не за обнаружение истины, а лишь за то, чтобы результат судоговорения был достигнут определенным образом... с помощью доказательств не устанавливается истина, а обосновываются определенные выводы... а поиск истины - это работа тех, кто отвечает за результат. В отличие от всех прочих судья отвечает за результат лишь в том смысле, что он должен сказать: «Да, виновен», если это доказано, или: «Нет, невиновен», если это не доказано, и больше ничего» . С такой позицией автора связано суждение о том, что основу доказывания составляет определение допустимости доказательств, а также его критическое отношение к внутреннему убеждению как методу оценки доказательства: «...надо спрашивать не о внутреннем убеждении судьи, а о его умении подводить случай под норму закона или прецедент».

Если согласиться с подобной конструкцией, то действительно об установлении истины в суде говорить не приходится, а то, что содержится в обвинительном или оправдательном приговоре суда, не более чем констатация убедительности позиций одной из сторон. Такая «истина» может быть определена только как формальная.

Но согласиться с этой конструкцией нельзя по ряду причин. Прежде всего ввиду бесспорности отмеченного выше требования о том, что обвинительный приговор не может быть основан на предположениях (ч. 4 ст. 302 УПК РФ). Повторим, что это требование, вкупе с определением обоснованности приговора как соответствующего фактическим обстоятельствам дела (ст. 389 16 УПК РФ), означает, что, вынося обвинительный приговор, суд должен быть убежден в правильности своего вывода о виновности подсудимого и что сомнения в этом преодолены, т. е. руководствоваться не формальной, а материальной, объективной истиной. Но и те, кто «отвечает за результат», как выражается С. А. Пашин (т. е., надо полагать, органы расследования), не ограничиваются в действительности односторонней обвинительной деятельностью. Осуществляя функцию уголовного преследования, органы расследования сочетают ее с всесторонним и объективным исследованием события, без чего, как было показано ранее, невозможно успешно осуществлять обвинительную функцию.

Предложенная выше конструкция основана также и на ошибочной трактовке роли суда в состязательном процессе, будто бы полностью отстраненного от установления фактических обстоятельства дела. Как было показано ранее, суд остается субъектом доказывания и, будучи объективным и беспристрастным арбитром, вправе, однако, собирать доказательства для того, чтобы проверить уже представленные ему доказательства либо прояснить то или иное неясное обстоятельство.

5. Под отрицание возможности и необходимости установления объективной истины порой подводят теоретикопознавательные аргументы и, в частности, невозможность установить истину ввиду многообразия и многозначности следов, оставляемых событием, выдвинутых на их основе версий и противоречивой юридической и житейской интерпретации следов. «Знать определенно, какие были события... юрист не может... Какое из этих событий было на самом деле, знает один Бог...», - пишет В. М. Розин .

Повторим еще раз, что позиция агностицизма (а именно на ней строятся рассуждения автора) в сфере доказывания не имеет под собой теоретических оснований. И это подтверждается повседневной практикой не только научного, но и уголовно-процессуального познания, убеждающего, что события прошлого познаваемы, каким бы трудным ни был путь познания. Тот факт, что определенная часть преступлений остается нераскрытой и что порой допускаются следственные и судебные ошибки, этого не опровергает, ибо исключения лишь подтверждают правило, выступающее, как уже отмечалось, в качестве господствующей тенденции .

• Рассмотрению этих вопросов посвящены многочисленные исследования. Из числа фундаментальных отметим работу Г. А. Печникова «Проблемы истины на предварительном следствии» (Волгоград, 2001). Обстоятельная дискуссия развернулась вокруг разработанного Следственнымкомитетом РФ законопроекта «О внесении изменений и дополнений вУПК РФ в связи с введением института установления объективной истины по уголовному делу». Опубликованные материалы дискуссии отразили мнения 30 ученых и практиков, большая часть которых (21) считаливозможным и необходимым установление истины как в досудебном, так ив судебном производстве (см.: Библиотека криминалиста. 2012. № 4 (5).С. 5-287).
• Орлов Ю. К. Основы теории доказательств в уголовном процессе. М.,2000. С. 8-9.
• В этой ситуации, по мнению М. С. Строговича, «истина заключается в реабилитации невиновного, снятии с него незаслуженного обвинения... истина в правосудии торжествует и тогда... когда невиновный человек реабилитирован, восстановлен в добром имени» (Строгович М. С.Курс советского уголовного процесса. Т. 1. С. 41). С такой оценкой исходадоказывания нельзя не согласиться. Но вряд ли его можно назвать объективной истиной, правильным отражением действительных обстоятельствдела.
• Сборник постановлений пленумов Верховного Суда РоссийскойФедерации по уголовным делам / сост. С. Г. Ласточкина, Н. Н. Хохлова.М., 2006. С. 403. Это постановление не входит в число отмененных.
• Этот момент подчеркивает П. А. Лупинская: «...об истине, понимаемой как соответствие установленных обстоятельств дела тому, что имеломесто в действительности, можно говорить применительно к обвинительному приговору... Выводы, содержащиеся в обвинительном приговоре,должны быть достоверными, т. е. вполне верными, истинными, несомненными» (Уголовно-процессуальное право Российской Федерации:учебник / отв. ред. П. А. Лупинская. М., 2003. С. 222). И. Б. Михайловская также отмечает, что «принцип доказанности обвинения означает, что истинность (или, что в данном случае то же самое,достоверность) выводов суда о фактических обстоятельствах уголовногодела является требованием только к тем судебным решениям, которыеконстатируют виновность лица в совершении преступления» (Михайловская И. Б. Настольная книга судьи по доказыванию в уголовном процессе.М., 2006. С. 18).
• Подробнее о мотивации подобных действий, снижающих эффективность расследования, см. гл. 11 монографии.
• Одновременно трудно возразить Ю. В. Кореневскому в том, что вподобных обстоятельствах возможность установления истины становитсяпроблематичной (см.: Кореневский Ю. В. Доказывание в уголовном процессе: традиции и современность / под ред. В. Л. Власихина. М., 2000.С. 149, 150). Но проблематично не значит невозможно.
• Пашин С. А. Проблемы доказательственного права // Судебная реформа: юридический профессионализм и проблемы юридического образования. Дискуссии. М., 1995. С. 312, 322. Похожие суждения находим и вболее поздних исследованиях. Например, Я. В. Жданова, повторяя идеюС. А. Пашина, утверждает, что «юрист отвечает не за обнаружение истины, а лишь за то, чтобы результат судоговорения был достигнут определенным образом» (Жданова Я. В. Проблемы вероятного и достоверного вуголовно-процессуальном доказывании и их влияние на принятие отдельных процессуальных решений следователем: автореф, дис. ... канд,юрид. наук. Ижевск, 2004. С. 22).
• Розин В. М. Новая ситуация в юриспруденции: формы осознания //Состязательное правосудие: труды научно-практических лабораторий.М., 1966. Вып. 1. Ч. 2. С. 243.
• Здесь мы не рассматриваем заслуживающий отдельного анализасложный вопрос о моменте достижения объективной истины при обосновании вывода органа расследования, суда о виновности лица косвенными доказательствами. Ограничимся лишь тем, что каждое косвенноедоказательство связано с предметом доказывания лишь вероятной связью, а переход вероятности в достоверность происходит, когда вероятность противоположного вывода сведена к нулю. Логический процесс такого перехода исследован в ряде работ (см., например: Хмыров А. Л. Косвенные доказательства. М., 1979; Он же. Теория доказывания. Краснодар,2006. Гл. 7; Макогон И. Н. Обоснование вины обвиняемого и подозреваемого путем построения комплекса улик: дис.... канд. юрид. наук. Самара,2006).

Отправить свою хорошую работу в базу знаний просто. Используйте форму, расположенную ниже

Студенты, аспиранты, молодые ученые, использующие базу знаний в своей учебе и работе, будут вам очень благодарны.

Размещено на http://www.allbest.ru

ВВЕДЕНИЕ

Изучение доказывания имеет исключительно важное значение. Практика свидетельствует о том, что ошибки в собирании доказывания достаточно распространены на предварительном и судебном следствии. Нередко они приводят к не установлению виновных либо к вынесению неправосудного приговора, в определенной мере этому способствует отсутствие единых научных представлений о сущности собирания доказательств и факторах, определяющих полноту и точность отражения фактических данных в материалах дела.

Объектом представленной работы выступает совокупность общественных отношений, составляющих институт доказывания в современном российском уголовном процессе.

Предметом исследования являются правовые нормы, регулирующие процесс доказывания и применение доказательств при отправлении правосудия по уголовным делам.

Целью исследования является объективный анализ процессуальных особенностей использования доказывания при рассмотрении споров в уголовных процессах и выявление основных проблем в данной сфере.

Рассмотреть понятие доказывания при производстве по уголовным делам;

Изучить предмет и пределы доказывания;

- проанализировать проблемы доказывания по уголовному делу.

Структура работы: работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка литературы.

доказывание уголовный дело спор

ГЛАВА 1. ПОНЯТИЕ И СТРУКТУРА ДОКАЗЫВАНИЯ ПРИ ПРОИЗВОДСТВЕ ПО УГОЛОВНЫМ ДЕЛАМ

1.1 Понятие и значение процесса доказывания

Доказывание - это урегулированная законом деятельность по установлению и обоснованию обстоятельств уголовного дела, на основе которых может быть разрешен вопрос об уголовной ответственности.

Доказывание - сложный процесс, он пронизывает всю уголовно-процессуальную деятельность, и обеспечивает осуществление задач уголовного судопроизводства путем установления истины по делу.

В основе доказывания лежит практическая деятельность, в ходе которой происходит восприятие фактических данных, а также непосредственно воспринимаются отдельные факты. Все это подвергается логическому анализу, в результате рационального мышления выдвигаются следственные версии, которые вновь проверяются практической деятельностью.

Обстоятельствами, подлежащими доказыванию, являются:

1) событие преступления (время, место, способ и другие обстоятельства совершения преступления);

2) виновность лица в совершении преступления, форма его вины и мотивы;

3) обстоятельства, характеризующие личность обвиняемого;

5) обстоятельства, исключающие преступность и наказуемость деяния;

6) обстоятельства, смягчающие и отягчающие наказание;

7) обстоятельства, которые могут повлечь за собой освобождение от уголовной ответственности и наказания;

8) обстоятельства, подтверждающие, что имущество, подлежащее конфискации в соответствии со статьей 104.1 Уголовного кодекса Российской Федерации, получено в результате совершения преступления или является доходами от этого имущества либо использовалось или предназначалось для использования в качестве орудия преступления, либо для финансирования терроризма, организованной группы, незаконного вооруженного формирования, преступного сообщества (преступной организации).

Подлежат выявлению также обстоятельства, способствовавшие совершению преступления.

Обстоятельства, подлежащие доказыванию, сформулированы в законе в общем виде, т.е. применимы ко всем видам преступлений. Для того чтобы конкретизировать те обстоятельства, которые должны быть установлены по тому или иному уголовному делу, необходимо обратиться к уголовному закону. Именно нормы уголовного закона формулируют юридически значимые признаки деяния, которые и служат ориентиром для определения предмета доказывания по конкретному делу.

Событие преступления и виновность конкретного лица в совершении преступления - эти элементы предмета доказывания составляют главный факт. Уголовный процесс начинается (возбуждение уголовного дела) и продолжается (предварительное расследование, судебное разбирательство и т.д.), пока есть основание предполагать, что совершено преступление и существует лицо, его совершившее. Когда такое предположение не подтверждается доказательствами, уголовное дело или уголовное преследование в отношении конкретного лица прекращаются.

Круг обстоятельств, характеризующих личность обвиняемого, определяется необходимостью установить степень его ответственности, создать фактические предпосылки для индивидуализации наказания, если таковое будет назначено судом.

Включая в число обстоятельств характер и размер вреда, причиненного преступлением, законодатель тем самым выделил такие негативные последствия деяния, за наступление которых виновный может нести ответственность.

Обстоятельства, смягчающие и отягчающие наказание (п. 6 ч. 1 ст. 73 УПК РФ), приведены в статьях 61 и 63 УК РФ. Необходимо учитывать, что перечень отягчающих обстоятельств является исчерпывающим, а круг смягчающих обстоятельств может быть расширен судом при рассмотрении конкретного дела.

Обстоятельства, которые могут повлечь освобождение от уголовной ответственности и наказания, указаны в статьях 75 - 83 УК РФ. Поскольку применение соответствующей нормы уголовного закона должно основываться на фактических обстоятельствах дела, последние подлежат доказыванию.

Конфискация имущества, как определяет Уголовный закон, это принудительное безвозмездное обращение по решению суда денег, ценностей и иного имущества в собственность государства.

Применение конфискации имущества предполагает доказывание обстоятельств, относящихся как к способу приобретения имущества, так и его дальнейшему использованию либо предназначению.

В процессе расследования и судебного разбирательства дела предметом доказывания становятся и фактические обстоятельства, установление которых необходимо для решения ряда процессуальных вопросов (допустимость доказательства, избрание меры пресечения и т.п.). В частности, по ходатайству сторон в качестве свидетелей могут быть допрошены любые лица, которым что-либо известно об обстоятельствах производства следственных действий (ст. 234 УПК РФ).

При производстве предварительного расследования и судебного разбирательства по уголовному делу о преступлении, совершенном несовершеннолетним, наряду с доказыванием обстоятельств, указанных в статье 73 УПК РФ, устанавливаются возраст несовершеннолетнего, число, месяц и год рождения; условия жизни и воспитания несовершеннолетнего, уровень психического развития и иные особенности его личности; влияние на несовершеннолетнего старших по возрасту лиц.

При наличии данных, свидетельствующих об отставании в психическом развитии, не связанном с психическим расстройством, устанавливается также, мог ли несовершеннолетний в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими (ст. 421 УПК РФ).

Возраст несовершеннолетнего связывается с двумя обстоятельствами, требующими точного определения даты рождения:

Достиг ли он возраста уголовной ответственности (если не достиг, то деяние признается общественно опасным, но несовершеннолетний не может быть за него привлечен к уголовной ответственности и наказан в уголовном порядке);

Совершено ли преступление в период несовершеннолетия. В ситуациях, когда преступление было совершено несовершеннолетним, а уголовное дело возбуждено после достижения им возраста 18 лет, а также в случаях совершения одним и тем же лицом длящегося преступления лицо обладает статусом несовершеннолетнего.

Лицо считается достигшим возраста, с которого наступает уголовная ответственность, не в день рождения, а по истечении суток, на которые приходится этот день, т.е. с ноля часов следующих суток.

Следует учитывать, что согласно части 3 статьи 20 УК РФ, если несовершеннолетний достиг возраста, с которого он может быть привлечен к уголовной ответственности, но имеет не связанное с психическим расстройством отставание в психическом развитии, ограничивающее его способность осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими, он не подлежит уголовной ответственности.

При наличии данных, свидетельствующих об умственной отсталости несовершеннолетнего подсудимого, в силу статей 195 и 196, части 2 статьи 421 УПК РФ, назначается судебная комплексная психолого-психиатрическая экспертиза для решения вопроса о наличии или отсутствии у несовершеннолетнего отставания в психическом развитии.

Что касается условий жизни и воспитания, то при расследовании и судебном разбирательстве дел о преступлениях несовершеннолетних необходимо учитывать, что изменение экономических и социальных условий жизни сложны для родителей и других воспитателей несовершеннолетних, так как для них непривычна ситуация экономического и социального неравенства людей, в ряде случаев - отсутствие привычной помощи государства в воспитании детей, неприятие ими многих стандартов рыночной экономики, неумение к ней приспособиться. Несовершеннолетние, напротив, принимая новые условия жизни как данные, подвергают сомнению или просто отбрасывают как ненужное историческое прошлое те принципы, на которых воспитывались целые поколения.

В пункте 3 части 1 статьи 421 УПК РФ указывается такой элемент предмета доказывания, как влияние на несовершеннолетнего старших по возрасту лиц.

При рассмотрении дел о преступлениях несовершеннолетних, совершенных с участием взрослых, необходимо тщательно выяснять характер взаимоотношений между взрослым и подростком, поскольку эти данные могут иметь существенное значение для установления роли взрослого в вовлечении несовершеннолетнего в совершение преступления или антиобщественных действий.

При производстве предварительного следствия в отношении лиц с психическими расстройствами подлежит доказыванию (п. 2 ст. 434 УПК РФ):

1) время, место, способ и другие обстоятельства совершенного деяния;

2) совершено ли деяние, запрещенное уголовным законом, данным лицом;

3) характер и размер вреда, причиненного деянием;

4) наличие у данного лица психических расстройств в прошлом, степень и характер психического заболевания в момент совершения деяния, запрещенного уголовным законом, или во время производства по уголовному делу;

5) связано ли психическое расстройство лица с опасностью для него или других лиц либо возможностью причинения им иного существенного вреда.

Обязательное предварительное следствие по делам данной категории позволяет повысить уровень защиты прав, свобод и законных интересов лиц с психическими расстройствами.

Обстоятельства, перечисленные в части 2 статьи 434 УПК РФ, выявляются с помощью следственных действий: допросов, осмотров, выемок, экспертиз и др.

Необходимо установить сам факт совершения данным лицом запрещенного уголовным законом деяния, без чего принудительные медицинские меры неприменимы.

Место, время, способ и другие обстоятельства, относящиеся к объективной стороне содеянного, могут выступать в качестве одного из свидетельств наличия у лица тяжелого психического расстройства. Кроме того, без их установления нельзя считать доказанным совершение деяния данным лицом.

Подлежат выяснению не только степень и характер психического заболевания в момент совершения деяния и ко времени производства по делу, но и наличие у данного лица психических расстройств в прошлом. Это необходимо для принятия правильного решения о применении принудительных мер медицинского характера и конкретном виде этих мер.

Доказывание имеет место во всех стадиях уголовного процесса, поскольку везде устанавливаются (познаются) факты в соответствии с действительностью. Процесс доказывания для всех стадий един, т.к. он протекает на основании единых принципов, по общим правилам уголовного судопроизводства, на основании единого уголовно-процессуального закона. Но всё же, процесс доказывания в стадии предварительного расследования и в суде имеет свои особенности. Эти особенности обусловлены задачами, стоящими перед данными стадиями уголовного судопроизводства, кругом участников этих стадий, выполняемыми ими функциями, объемом полномочий, предоставленных уголовно-процессуальным законом. Так, на стадии предварительного расследования дознаватель, следователь, прокурор собирает, проверяет и оценивает доказательства исходя из их достаточности для обвинения лица в совершении преступления и направления дела в суд. Суд также собирает, проверяет и оценивает доказательства для определения виновности лица в совершении преступления и назначении ему наказания. Тем не менее, неизменной остается основное направление деятельности по собиранию, проверке и оценки доказательств - установление истины по делу.

Таким образом, под процессуальным доказыванием понимается осуществляемая в установленном судебном порядке деятельность органов дознания, следователя, прокурора и суда при содействии других участников процесса по собиранию, проверке и оценки доказательств, а также возникающие в ходе этой деятельности отношения с целью установления истины по делу.

При доказывании запрещается совершать действия, которые опасны для жизни и здоровья граждан или унижают их честь и достоинство, этим обеспечивается охрана прав и законных интересов участников уголовного процесса.

Процесс доказывания состоит из практической и умственно-логической сторон. Практическая сторона доказывания выражается в основном на требованиях уголовно-процессуального закона о порядке собирания, проверки и фиксации доказательств дознавателем, следователем, прокурором, судом, подозреваемым, обвиняемым, защитником, частным обвинителем, потерпевшим, гражданским истцом, гражданским ответчиком и их представителями. Умственно-логическая сторона доказывания проявляется в мыслительной деятельности дознавателя, следователя, прокурора и суда и состоит в определенной допустимости, достоверности и относимости полученных сведений для доказывания обстоятельств, перечисленных в статье 73 УПК РФ.

Итак, доказывание происходит в единстве предметно-практической и мыслительной деятельности, приводит к формированию представлений об исследуемом событии. Доказывание представляет собой познавательный процесс, которому присуще единство эмоционального и рационального, субъективного и объективного, непосредственного и опосредованного, что проявляется во всех его взаимосвязанных элементах.

1.2 Элементы процесса доказывания

С помощью доказательств устанавливаются обстоятельства родового и индивидуального предметов доказывания по уголовному делу.

Под предметом доказывания (родовое понятие) понимается совокупность фактических обстоятельств, подлежащих установлению по уголовному делу и имеющих правовое значение, т.е. обеспечивающих правильное применение норм различных отраслей права.

Обязанность установления предмета доказывания по конкретному уголовному делу лежит на дознавателе, следователе, прокуроре и суде. Предмет уголовно-процессуального доказывания по каждому уголовному делу индивидуален, в связи с чем возникают проблемы неполноты установления фактических обстоятельств совершения преступления, отсутствия всесторонности и объективности исследования доказательств по конкретному уголовному делу и т.д.

Родовой предмет доказывания установлен законодателем в ст. 73 УПК. При производстве по уголовному делу подлежат доказыванию:

1) событие преступления (время, место, способ и другие фактические обстоятельства совершения преступления);

2) виновность лица в совершении преступления, форма вины обвиняемого и мотивы преступления;

3) обстоятельства, характеризующие личность обвиняемого в совершении преступления;

4) характер и размер вреда, причиненного преступлением;

5) обстоятельства, исключающие преступность и наказуемость совершенного деяния;

6) обстоятельства, влияющие на степень и характер уголовной ответственности, указанные в ст. 61 и 63 УК;

7) обстоятельства, которые могут повлечь за собой освобождение от уголовной ответственности или наказания;

8) обстоятельства, подтверждающие, что имущество, подлежащее конфискации в соответствии со ст. 104.1 УК, получено в результате совершения преступления или является доходами от этого имущества либо использовалось или предназначалось для использования в качестве орудия преступления либо для финансирования терроризма, организованной группы, незаконного вооруженного формирования, преступного сообщества (преступной организации). Подлежат выявлению по уголовному делу также обстоятельства, способствовавшие совершению преступления.

При изучении предмета доказывания в уголовном судопроизводстве нужно иметь в виду следующие моменты. Во-первых, современный уголовно-процессуальный закон в определенной мере официально расширил предмет доказывания за счет включения в него обстоятельств:

1) исключающих преступность и наказуемость деяния;

2) которые могут повлечь за собой освобождение от уголовной ответственности и наказания;

3) связанных с конфискацией имущества.

Во-вторых, в ст. 73 УПК сформулирован предмет доказывания, который получил в теории уголовного процесса название родового, поскольку установление перечисленных в нем обстоятельств обязательно по всем уголовным делам. В-третьих, в основе предмета доказывания лежат все элементы состава преступления, приспособленные для решения задач уголовного судопроизводства в трансформированном виде. В-четвертых, автор настоящего учебника неоднократно указывал на то, что ч. 2 ст. 73 УПК следовало бы перевести в императивный вариант. Отсутствие императивности привело к тому, что в настоящее время дознаватели, следователи и судьи не уделяют практически должного внимания установлению этих обстоятельств.

В предмете доказывания по уголовному делу некоторые специалисты в области уголовного процесса выделяют главный факт.

Предмет доказывания в уголовном процессе неразрывно связан с пределами доказывания.

Пределы доказывания - степень глубины доказанности обстоятельств, входящих в предмет доказывания по уголовному делу, зависящая от системы (количества и качества) собранных в процессе предварительного расследования преступления и судебного разбирательства уголовного дела доказательств.

Пределы, как и предмет доказывания по конкретному делу, устанавливаются дознавателем, следователем, прокурором, судом и сторонами. Они зависят от индивидуального предмета доказывания по конкретному уголовному делу, активности сторон, качества и количества имеющихся доказательств, представленных сторонами документов, предметов и иных материалов. Пределы доказывания, как и предметы доказывания по уголовным делам, в стадиях досудебной подготовки материалов и судебного разбирательства уголовного дела могут не совпадать. Это обусловлено в уголовном процессе различием в оценке предмета и пределов доказывания; в исходных подходах к оценке относимости, допустимости, достоверности и достаточности доказательств и других обстоятельств.

Таким образом, в уголовном процессе должностные лица должны правильно устанавливать не только индивидуальный предмет доказывания по уголовному делу, но и пределы его установления (познания, доказывания).

ГЛАВА 2. ПРОБЛЕМЫ ДОКАЗЫВАНИЯ В УГОЛОВНОМ ПРОЦЕССЕ

Как известно, в теории и практике уголовно-процессуального доказывания различным видам показаний уделяется достаточное внимание. Ведь эти доказательства представляют собой наиболее распространенные средства познания обстоятельств уголовного дела и характеризуются сравнительно простым процессуальным порядком их получения. Как справедливо отмечается в специальной литературе, они традиционно являются одним из основных видов доказательств. А их важность и значимость была усвоена российским законодательством, практиками и учеными-юристами довольно давно. Кстати, об этом косвенно свидетельствует и законодатель, отводя показаниям первые места в перечне формально равноценных видов доказательств.

В связи с этим представляется странным, что ни в законодательстве, ни в специальной литературе в настоящее время не предпринимаются попытки формирования общего, унифицированного определения показаний как укрупненной группы доказательств. УПК РФ, а следом за ним и ученые-процессуалисты ограничиваются частными дефинициями каждого из видов доказательств в отдельности: показаний подозреваемого, показаний обвиняемого, показаний потерпевшего и т.д. Хотя по своей сути все эти частные дефиниции идентичны; различия между ними обусловлены, пожалуй, лишь процессуальным статусом соответствующего человека - носителя доказательственной информации и, следовательно, процедурными особенностями ее получения.

Обобщив смысл положений ст. ст. 76 - 79, а также ч. ч. 2 и 4 ст. 80 УПК РФ, позволим себе предположить, что законодатель понимает под показаниями сведения, сообщенные подозреваемым, обвиняемым, потерпевшим, свидетелем, экспертом или специалистом в ходе соответствующего допроса. Однако подобный подход нам представляется недостаточно полным, требующим расширенного толкования. Ведь привязка показаний исключительно к результатам допроса в его легальном, законодательно закрепленном понимании, т.е. следственного действия, заключающегося в вербальном контакте двух субъектов - допрашивающего и допрашиваемого, явно сужает их познавательную сущность. Так, вполне очевидно, что показания могут быть получены в ходе очной ставки, о чем неоднократно отмечалось в специальной литературе. Также очевидной представляется и возможность получения показаний в ходе предъявления для опознания или проверки показаний на месте.

Кстати, современный УПК Республики Беларусь придерживается именно подобной, расширенной трактовки показаний, понимая под ними сведения, сообщенные подозреваемым, обвиняемым, свидетелем или потерпевшим в устной или письменной форме на допросе, а также при производстве иных следственных действий с их участием (ст. ст. 91 - 94 УПК Республики Беларусь).

В связи с этим позволим напомнить, что ранее для уяснения сущности результатов осмотра, освидетельствования, обыска и тому подобных следственных и судебных действий в качестве видообразующего критерия нами был предложен невербальный способ их получения. Поэтому, продолжая данную логику, полагаем, что показаниями, наоборот, следует признавать результаты любых вербальных процессуальных действий, заключающихся в беседе, в разговорном общении между судом, дознавателем, следователем, с одной стороны, и соответствующими участниками уголовно-процессуальной деятельности - с другой.

Таким образом, по общему правилу показания надлежит соотносить, а точнее, разграничивать с результатами невербальных следственных и судебных действий как антагонистичные гносеологические категории, отличающиеся друг от друга диаметрально противоположными способами получения значимой для уголовного дела информации - вербальным и невербальным. Исходя из этого весьма логично и закономерно было бы предположить, что и сами следственные и судебные действия также четко (диаметрально) разделены на вербальные и невербальные. А подмена одних другими (например, допроса обыском или выемкой, и наоборот) является недопустимой.

Однако подобная, казалось бы, логически правильная конструкция может расцениваться исключительно как идеальная теоретическая модель, которую допустимо взять за основу наших дальнейших рассуждений. В реальности же деление следственных и судебных действий на вербальные и невербальные носит весьма и весьма условный характер. Это достаточно наглядно подтверждается примерами из современной правоприменительной практики.

Так, в ходе проведения обыска по месту жительства Д., задержанного по подозрению в приобретении, хранении и сбыте наркотических средств, его мать, видимо, находясь в шоковом состоянии, пояснила, что прекрасно осведомлена о «бизнесе» своего сына и что он уже давно сам является наркозависимым. При этом она добавила, что даже отчасти рада задержанию своего сына, так как это избавит ее от каждодневных сборищ наркоманов у них дома, а также, возможно, поможет ему освободиться от пагубной привычки. Все указанные сведения были занесены в протокол обыска.

В дальнейшем допрошенная в качестве свидетеля, она, уже оправившись от шока, воспользовалась своим правом на свидетельский иммунитет и вообще отказалась давать какие-либо показания против сына. Тем не менее следователь в своем обвинительном заключении, а затем и судья в обвинительном приговоре указали в числе доказательств протокол обыска квартиры Д., во время которого его мать прямо указала на свою осведомленность о том, что Д. приобретает, а затем перепродает наркотики.

Другим примером может послужить личный обыск К., задержанного по подозрению в совершении разбойного нападения. В ходе его проведения из внутреннего кармана куртки К. был извлечен пистолет «ТТ». При этом подозреваемый пояснил следователю, что не имеет к пистолету никакого отношения, что его подбросили сотрудники уголовного розыска при задержании. Указанные сведения были зафиксированы в протоколе обыска, а в дальнейшем ими пытался воспользоваться защитник, настаивавший в судебном заседании на невиновности К.

В обеих рассмотренных практических ситуациях отчетливо видно, что в ходе проведения, казалось бы, невербальных следственных действий - обысков органы предварительного расследования получили часть сведений посредством устного общения с определенными участниками, т.е. именно вербальным путем. Причем возможность получения подобных вербальных сведений в ходе обыска, выемки, осмотра и тому подобных следственных действий прямо предусмотрена законом. Согласно ч. 4 ст. 166 УПК РФ в протоколе помимо прочего должны быть изложены заявления лиц, участвовавших в соответствующем следственном действии. А ч. 2 ст. 167 УПК РФ предоставляет лицу, отказавшемуся подписать протокол следственного действия, возможность дать объяснение причин такого отказа, которое заносится в данный протокол. Однако при этом ни указанные заявления, ни объяснения, зачастую имея существенное значение для дела, будучи полученными в полном соответствии с требованиями закона и, по сути, напоминая показания, формально таковыми признаны быть не могут, поскольку не являются результатом допроса. Что же касается практики, то эти сведения с учетом их значимости фактически используются в качестве показаний, хотя и позиционируются в контексте ст. 83 УПК РФ.

Существуют и обратные ситуации. Так, например, следователь вызвал для допроса в качестве свидетеля генерального директора ЗАО "А.", имуществу которого был причинен вред мошенническими действиями В. и К. В ходе допроса свидетель на основании ч. 3 ст. 189 УПК РФ неоднократно заглядывал в принесенные с собой финансовые документы, а после передал их следователю для приобщения к материалам уголовного дела. При этом отметка о передаче документов была сделана прямо в протоколе допроса и заверена подписями свидетеля и следователя.

Как видно из приведенного примера, в данном случае вербальное следственное действие - допрос - фактически было дополнено элементами невербального характера, по сути, близкими к содержанию выемки. Однако формально этот механизм приобщения к уголовному делу отдельных материалов законом не предусмотрен. Следственное действие проводилось вне процессуальных условий, предусмотренных для производства выемки. И поэтому полученные таким образом документы вообще нельзя признавать допустимыми. Но вместе с тем подобный способ на практике используется достаточно часто, например в связи с экономией служебного времени, в связи с невозможностью обеспечить условия выемки и т.д.

В этой связи можно предложить по крайней мере три варианта решения данной проблемы.

Первый вариант заключается в том, что подходы к соотношению результатов вербальных (показаний) и невербальных следственных и судебных действий, а отсюда и соответствующая правоприменительная практика должны сохраниться в том виде, в котором они существуют в настоящее время. Иными словами, как ученым, так и законодателю надлежит просто закрыть глаза на обозначенные нами процессуальные проблемы, а органам дознания, предварительного следствия и судам - продолжать соответствующую практику. Однако подобный вариант будет противоречить самой концепции современного уголовного судопроизводства, и в первую очередь конституционному принципу законности. Как известно, ч. 2 ст. 50 Конституции РФ не допускает использование доказательств, полученных с нарушением федерального закона. А ч. 3 ст. 7 УПК РФ прямо предусматривает, что нарушение его положений судом, прокурором, следователем, органом дознания или дознавателем в ходе уголовного судопроизводства влечет за собой признание полученных таким путем доказательств недопустимыми.

Существующая модель соотношения результатов вербальных (показаний) и невербальных следственных и судебных действий во многом не соответствует целому ряду процессуальных норм, что, в частности, четко прослеживается в приведенных нами примерах. Так, сделанные лицом в ходе обыска заявления нельзя расценивать как полноценные показания, поскольку они были получены не в ходе допроса, без соблюдения правил, предусмотренных для этого следственного действия, т.е. не соответствуют положениям ст. ст. 76 - 79 УПК РФ. А, например, факты представления в ходе допроса или очной ставки предметов или документов нельзя соотнести с положениями ст. 83 УПК РФ, поскольку в этом случае не соблюдались правила проведения соответственно следственного осмотра, обыска, выемки и т.д.

Правда, в контексте концепции асимметрии допустимости доказательств некоторым исключением в данном случае можно считать сведения оправдательного характера, играющие в пользу стороны защиты. Под асимметрией допустимости доказательств в настоящее время понимают возможность использования доказательств, полученных с нарушением закона стороной защиты.

В этой связи П.А. Лупинская отмечала, что стороне защиты в некоторых случаях и с определенной целью можно предоставить право использования доказательства, при собирании или процессуальном закреплении которого были нарушены требования закона.

В свою очередь Н.М. Кипнис, расценивая признание доказательства недопустимым как процессуальную санкцию, говорит о невозможности применения подобной санкции к стороне защиты, если она желает огласить в судебном заседании сведения, полученные с нарушением закона стороной обвинения и изначально предполагаемые не для защиты, а именно для изобличения лица в совершении преступления. Аналогичной позиции придерживается и В.В. Золотых.

На наш взгляд, возможность использования концепции асимметрии доказательств вполне применима к приведенному выше примеру о личном обыске, включающем в себя пояснения задержанного о якобы подброшенном ему пистолете. Думается, что защитник вполне мог оперировать подобными сведениями для обоснования непричастности своего подзащитного к совершенному разбойному нападению.

Но это лишь то самое исключение, которое подтверждает общее правило о невозможности использования в уголовном судопроизводстве доказательств, полученных с нарушением закона. Как совершенно справедливо отмечает уже упомянутый нами Н.М. Кипнис, правила асимметрии доказательств должны применяться судом в конкретных случаях, круг которых может определить только правоприменительная практика.

Во всех остальных ситуациях подобные нарушения процессуального порядка получения доказательств вызывают естественные сомнения в достоверности полученных сведений, так как установленная процессуальная форма служит одной из гарантий получения достоверных данных.

Второй вариант решения обозначенной проблемы заключается в жестком, императивном разделении всех следственных и судебных действий на две антагонистичные группы - вербальные и невербальные, как это предлагалось в качестве теоретической модели выше по тексту. Следуя данной логике, в законе должны быть строго очерчены перечни вербальных и невербальных следственных и судебных действий с прямым запретом их подмены друг другом в безусловном порядке.

Такой подход нам представляется сугубо формальным, даже догматичным. В этой связи следует обратить внимание, что в последнее время в науке уголовного процесса существует, на наш взгляд, ошибочная тенденция по возведению некоторых, кстати, совершенно справедливых идей в разряд правовых догм. Особенно ярко эта тенденция проявляется в работах молодых исследователей, направленных на рассмотрение вопросов, связанных с реализацией в уголовном судопроизводстве международно-правовых и конституционных стандартов обеспечения прав и свобод личности. Кстати, подобный догматизм зачастую прослеживается и в самом тексте УПК РФ. В результате существование некой процессуальной конструкции, определенной процессуальной формы становится самоцелью независимо от эффективности решения тех юрисдикционных вопросов, ради которых она и существует. А все возникающие при этом практические трудности и недостатки принято без особого разбора списывать на непрофессионализм и некачественную работу дознавателей, следователей, судей и т.д.

Формальный подход строгого разделения следственных и судебных действий на вербальные и невербальные приведет к полному обесцениванию устных объяснений и заявлений в ходе осмотра, освидетельствования, обыска, выемки, следственного эксперимента. По крайней мере, эти сведения потеряют свое доказательственное значение. Это также полностью исключит возможную перспективу появления каких-либо легальных механизмов представления предметов или документов в ходе допроса или очной ставки.

В результате органы дознания, предварительного следствия и суд ежедневно в своей практической деятельности будут сталкиваться с необходимостью проведения еще целого спектра дополнительных следственных и судебных действий, направленных на закрепление сведений, которые не представилось возможным получить ранее в силу запрета на смешение вербальных и невербальных способов познания.

В качестве примера приведем ситуацию, имевшую место в связи с расследованием резонансного уголовного дела по факту деятельности АО "МММ". Сотрудники следственной группы прибыли на один из складов этой компании, чтобы провести осмотр партии еще хранившихся там билетов "МММ". При осмотре присутствовал старший кладовщик Р. После того как пачки с билетами были осмотрены и пересчитаны, следователь поинтересовался у него о наличии соответствующих сопроводительных документов. Р. пояснил, что никаких документов у него нет, что все документы находились у его начальника, который в связи с расследованием уголовного дела поспешил куда-то уехать. А где он находится сейчас, Р. не знает.

Анализируя данную ситуацию, обратим внимание, что сообщенные Р. сведения серьезного доказательственного значения по уголовному делу в принципе не имели. Однако в сложившейся ситуации они все же могли определенным образом повлиять на установление истины. Поэтому следователь самым подробным образом зафиксировал их в протоколе осмотра. Но если исходить из рассматриваемого нами формального подхода к соотношению вербальных и невербальных следственных и судебных действий, то никакого права фиксировать подобные сведения в протоколе осмотра следователь не имел бы. По крайней мере, они не могли бы расцениваться в качестве доказательственной информации. Вместо этого следователю пришлось бы отдельно допрашивать Р. в качестве свидетеля по указанному вопросу, тратить на это свое служебное время и еще больше увеличивать объем и без того огромного, многотомного уголовного дела.

Очевидно, что такой подход может иметь и более негативные последствия, связанные, например, с невозможностью или нежеланием лица в последующем давать показания и т.д.

Любой сугубо формальный, догматичный подход к решению проблем, стоящих перед уголовным судопроизводством, всегда опасен именно своей самоцельностью, оторванностью от реальных потребностей правоприменительной практики, от стоящих перед уголовным судопроизводством задач. В этой связи один из авторов «Курса советского уголовного процесса» Ю.А. Иванов подчеркивал, что уголовно-процессуальная форма играет важнейшую роль в правильном и быстром расследовании, рассмотрении и разрешении уголовных дел, т.е. в выполнении стоящих перед уголовным судопроизводством задач. Это обстоятельство не только предполагает социальную ценность процессуальной формы в советском уголовном процессе, но и обусловливает ее характер как ценности инструментальной, хотя, конечно, совершенно очевидна необходимость анализа и сравнительной ценности отдельных элементов уголовно-процессуальной формы.

Поэтому наиболее рациональным и заслуживающим внимания нам представляется третий вариант решения проблемы соотношения вербальных следственных и судебных действий с невербальными. По нашему мнению, он должен заключаться в разумной возможности наполнения отдельными вербальными элементами любого невербального следственного действия и, наоборот, с последующим приданием всем полученным таким образом результатам доказательственного значения.

Иными словами, мы считаем, что при производстве следственного осмотра, обыска, выемки, освидетельствования и любого другого невербального действия дознаватель, следователь, суд должны иметь право на получение от присутствующих участников определенных устных сведений с последующим их признанием полноценными показаниями. Равно как и при проведении допроса или, например, очной ставки должна быть предусмотрена возможность фиксации каких-либо сведений невербального характера.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Уголовно-процессуальное доказывание - это регламентированная нормами уголовно-процессуального права деятельность органов дознания, предварительного следствия, прокурора и суда при участии других субъектов уголовного судопроизводства по собиранию, проверке и оценке фактических данных об обстоятельствах, имеющих значение для правильного разрешения дела. Цель доказывания состоит в достижении объективной истины.

Одним из важных вопросов уголовного процесса является определение содержания уголовно-процессуального доказывания. Содержание доказывания составляет процедура собирания и проверки доказательств, установление их связи с исследуемым событием и формирование на основе этих сведений выводов о виновности определенного лица в совершении преступления.

Совокупность обстоятельств, которые подлежат установлению (доказыванию) по каждому уголовному делу, независимо от его специфики, для правильного его разрешения, называется предметом доказывания. К предмету доказывания относятся событие преступления; виновность обвиняемого в совершении преступления и мотивы преступления; обстоятельства, характеризующие личность обвиняемого; характер и размер вреда, причиненного преступлением; обстоятельства, исключающие преступность и наказуемость деяния; обстоятельства, смягчающие и отягчающие наказание; обстоятельства, которые могут повлечь за собой освобождение от уголовной ответственности и наказания.

Доказывание основывается на принципе презумпции невиновности, который закреплен в ч.1. ст. 49 Конституции РФ, согласно которому каждый обвиняемый в совершении преступления считается невиновным, пока его виновность не будет доказана в предусмотренном федеральным законом порядке и установлена вступившим в законную силу приговором суда. Принцип презумпции невиновности предполагает, что обвиняемый не обязан доказывать свою невиновность. Неустранимые сомнения в виновности лица толкуются в пользу обвиняемого.

Обязанность доказывания возлагается на государственные органы и должностные лица, обязанные собирать, проверять и оценивать доказательства. Понятие «обязанность доказывания» употребляется в уголовном процессе в двух значениях. Обязанность доказывания как обязанность осуществления деятельности по доказыванию, т.е. обязанность собирать, проверять и оценивать доказательства. В этом смысле обязанность доказывания - это правовая обязанность органов и должностных лиц, ведущих судопроизводство и имеющих право в результате доказывания принять то или иное решение. Главный смысл понятия «обязанность доказывания» в уголовном процессе состоит в ответе на вопрос, на ком лежит обязанность доказывать виновность обвиняемого. Эта обязанность лежит на том, кто утверждает, что обвиняемый виновен, т.е. на обвинителе.

К элементам процесса доказывания относится собирание, проверка и оценка доказательств. Собирание доказательств - это совершение субъектами доказывания, в пределах их полномочий, процессуальных действий, направленных на обнаружение, истребование, получение и закрепление в установленном законом порядке доказательств. Проверка доказательств включает проверку их относимости, допустимости, достоверности, т.е. проверку соблюдения процессуальных правил собирания доказательств, относимости к делу тех сведений, которые составляют содержание доказательства, доброкачественности источника получения сведений и их достоверность. Оценка доказательств -- это мыслительная, логическая деятельность лица, производящего дознание, следователя, прокурора и суда по определению относимости, допустимости и достоверности каждого доказательства и их достаточности для установления обстоятельств, входящих в предмет доказывания, и принятия процессуального решения.

Таким образом, доказывание имеет важное значение для определения виновности и определения наказуемости. И нужно заметить, что при правильном представлении, полном исследовании и объективной оценке, доказательства могут выступать гарантом вынесения справедливого и обоснованного решения по любому делу.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Нормативные правовые акты

1. Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации от 18.12.2001 № 174-ФЗ (ред. от 19.12.2016) // СЗ РФ. 2001, № 52 (ч. I), ст. 4921; РГ. № 292, 23.12.2016.

Учебники, учебные пособия

1. Вандышев В.В. Уголовный процесс. Общая и Особенная части: учебник для юридических вузов и факультетов. М.: Контракт, Волтерс Клувер, 2010.

2. Гуев А.Н. Постатейный комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации. М., 2013.

3. Курс уголовного процесса / А.А. Арутюнян, Л.В. Брусницын, О.Л. Васильев и др.; под ред. Л.В. Головко. М.: Статут, 2016.

4. Смирнов А.В., Калиновский К.Б. Уголовный процесс: учебник / под общ. ред. А.В. Смирнова. 4-е изд., перераб. и доп. М.: КНОРУС, 2015.

Статьи

1. Борков В. Сложность квалификации фальсификации доказательств (ст. 303 УК РФ) // Уголовное право. 2009. N 2. С. 20 - 21.

2. Заржицкая Л.С. Конституционный Суд Российской Федерации о месте преюдициальной информации в доказывании по уголовным делам // Мировой судья. 2012. N 8. С. 8 - 14.

3. Доля Е.А. Формирование и реализация метода доказывания при производстве по уголовным делам // Законность. 2013. N 5. С. 44 - 50.

4. Марфицин П.Г., Мартынов А.В. Доказательства и доказывание в уголовном процессе и производстве по делам об административных правонарушениях: сравнительно-правовой анализ // Административное право и процесс. 2012. N 5. С. 23 - 27.

5. Демидов В.В. Фальсификация доказательств // Уголовная ответственность за преступления против правосудия / Под ред. А.В. Галаховой. М.: Российская академия правосудия, 2003. С. 125.

6. Кибальник А., Майборода В. Фальсификация доказательств: уголовная ответственность // Законность. 2009. N 1. С. 15 - 16.

7. Чучаев А., Дворянсков И. Фальсификация доказательств // Уголовное право. 2001. N 2. С. 46

1. Благодарь И.С. Фальсификация доказательств (ответственность и вопросы квалификации): Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 2008. С. 15

Материалы судебной практики

1. Кассационное определение Судебной коллегии Верховного Суда РФ по уголовным делам от 18 апреля 2007 г. N 20-О07-8 // СПС "КонсультантПлюс"

2. Архив Тракторозаводского районного суда г. Волгограда за 2011 г. Дело 1-8.

Размещено на Allbest.ru

Подобные документы

Понятийный аппарат теории доказывания. Доказывание как процесс установления истины в судопроизводстве. Специфика условий осуществления доказывания. Разделение процессуальных функций субъектов процесса. Средства, субъекты, предмет и пределы доказывания.

реферат , добавлен 10.06.2010


Истина в уголовном процессе, условия ее достижения. Общая характеристика процесса доказывания, его предмет и пределы. Проверка и оценка доказательств, их собирание и преюдиция. Использование научно-технических средств при расследовании уголовных дел.

контрольная работа , добавлен 12.06.2016


Характеристика и стадии процесса доказывания по уголовным делам. Субъекты процесса доказывания. Содержание собирания, проверки и оценки доказательств по уголовным делам. Проблемы процесса доказывания в уголовно-процессуальной практике и пути их решения.

курсовая работа , добавлен 21.01.2011


дипломная работа , добавлен 11.12.2002


Раскрытие предмета доказывания как средства установления истины в уголовном судопроизводстве. Нормативное регулирование предмета доказывания. Характеристика обстоятельств, образующих предмет доказывания. Взаимосвязь предмета и пределов доказывания.

дипломная работа , добавлен 03.08.2012


Понятие и особенности процесса доказывания как важнейшей составной части уголовно-процессуальной деятельности. Предмет и пределы доказывания по уголовному делу. Структура процесса доказывания: его уровни и элементы. Собирание и проверка доказательств.

курсовая работа , добавлен 03.02.2013


Общая характеристика элементов предмета доказывания: обстоятельства, являющиеся конечной целью доказывания; доказательственные (промежуточные) и вспомогательные факты. Использование локального предмета доказывания при принятии процессуальных решений.

курсовая работа , добавлен 20.03.2014


Предмет и пределы доказывания. Механизм формирования, субъекты и порядок использования предмета доказывания в досудебном и судебном производствах. Доказательства в уголовном процессе: понятие, виды. Учение об уголовных доказательствах Л.Е. Владимирова.

контрольная работа , добавлен 14.11.2012


курсовая работа , добавлен 01.10.2012


Процесс доказывания в уголовном судопроизводстве, его основные положения и особенности. Определение предмета и пределов доказывания, а также нормативно-правовое обоснование, отражение в законодательстве. Порядок признания доказательства недопустимым.